было и человеком и бледным и имело еще бесчисленное
множество других свойств, однако в ответ на вопрос,
правильно ли, что вот это есть человек или нет, надо
сказать нечто такое, что имеет одно значение, и не нужно
прибавлять, что оно также бледно и велико: невозможно
перечислить все привходящие свойства, поскольку их
имеется бесчисленное множество; так пусть спорящий или
перечислит все эти свойствам или не указывает ни одного.
И точно так же пусть даже одно и то же будет сколько
угодно раз человеком и не-человеком, - в ответ на
вопрос, есть ли это человек, не следует еще
присовокуплять, что это в то же время и не-человек, если
только не добавлять все другие привходящие свойства,
какие только есть и каких нет; а если спорящий делает
это, то уже нет обсуждения.
И вообще те, кто придерживается этого взгляда, на деле
отрицают сущность и суть бытия вещи: им приходится
утверждать, что все есть привходящее и что нет бытия
человеком или бытия живым существом в собственном
смысле. В самом деле, если что-то есть бытие человеком в
собственном смысле, то это не бытие не-человеком или
небытие человеком (и то и другое ведь отрицания
первого), ибо одним было означенное, а это было
сущностью чего-то. Означать же сущность чего-то имеет
тот смысл, что бытие им не есть нечто другое. Если же
бытие человеком в собственном смысле значит бытие не-
человеком в собственном смысле или небытие человеком в
собственном смысле, то бытие человеком будет чем-то еще
другим. А потому те, кто придерживается этого взгляда,
должны утверждать, что ни для одной вещи не может быть
такого [обозначающего сущность] определения, а что все
есть привходящее. Ведь именно этим отличаются между
собой сущность и привходящее; так, например, бледное
есть нечто привходящее для человека, потому что он
бледен, но он не есть сама бледность. Если же обо всем
говорилось бы как о привходящем, то не было бы ничего
первого, о чем [что-то сказывается], раз привходящее
всегда означает нечто высказываемое о некотором
предмете. Приходилось бы, стало быть, идти в
бесконечность. Но это невозможно, так как связывать друг
с другом можно не более двух привходящих свойств. В
самом деле, привходящее не есть привходящее для
привходящего, разве только когда оба суть привходящее
для одного и того же; я имею в виду, например, что
бледное образованно, а образованное бледно, поскольку
оба они привходящее для человека. Но "Сократ образован"
имеет не тот смысл, что то и другое- ["Сократ" и
"образованный"] - привходящи для чего-то другого. Стало
быть, так как об одних привходящих свойствах говорится в
этом смысле, а о других - в ранее указанном смысле, то
привходящее, о котором говорится в таком смысле, в каком
бледное есть привходящее для Сократа, не может восходить
до бесконечности, как, например, для бледного Сократа
нет другого еще привходящего свойства, ибо из всей
совокупности привходящих свойств не получается чего-либо
единого. Но и для "бледного", конечно, не будет какого-
то иного привходящего, например "образованное". Ведь
"образованное" есть привходящее для "бледного " не
больше, чем "бледное" есть привходящее для
"образованного"; и вместе с тем было установлено, что
имеется привходящее в этом смысле и есть привходящее в
том смысле, в каком "образованное" есть привходящее для
Сократа; в этом же последнем смысле привходящее не есть
привходящее для привходящего, а таково лишь привходящее
в первом смысле; следовательно, не все будет сказываться
как привходящее. Таким образом, и в этом случае должно
существовать нечто, означающее сущность. А если так, то
доказано, что противоречащее одно другому не может
сказываться вместе.
Далее, если относительно одного и того же вместе было
бы истинно все противоречащее одно другому, то ясно, что
все было бы одним [и тем же]. Действительно, одно и то
же было бы и триерой, и стеной, и человеком, раз
относительно всякого предмета можно нечто одно и
утверждать и отрицать, как это необходимо признать тем,
кто принимает учение Протагора. И в самом деле, если кто
считает, что человек не есть триера, то ясно, что он не
триера. Стало быть, он есть также триера, раз
противоречащее одно другому истинно. И в таком случае
получается именно как у Анаксагора: "все вещи вместе",
и, следовательно, ничего не существует истинно. Поэтому
они, видимо, говорят нечто неопределенное, и, полагая,
что говорят о сущем, они говорят о не-сущем, ибо
неопределенно то, что существует в возможности, а не в
действительности. Но им необходимо все и утверждать и
отрицать. Действительно, нелепо, если относительно
каждого предмета отрицание его допустимо, а отрицание
чего-то другого - того, что ему не присуще, -
недопустимо. Так, например, если о человеке правильно
сказать, что он не человек, то ясно, что правильно
сказать, что он или триера, или не триера. Если
правильно утверждение, то необходимо правильно и
отрицание; а если утверждение недопустимо, то во всяком
случае [соответствующее] отрицание будет скорее
допустимо, нежели отрицание самого предмета. Если
поэтому допустимо даже это отрицание, то допустимо также
и отрицание того, что он триера; а если это отрицание,
то и утверждение.
Пирамида