великодержавное значение которой давно отошло в область
преданий, а с Англией.
Падение этого самозванца было воспринято в трудовых
лагерях как признак того, что сталинский режим должен
измениться в корне. Режим мест заключения, действительно, был
смягчен. Но этого уже было мало: ждали и требовали пересмотра
дел и освобождения. Терпение начало иссякать, и самые отчаянные
или отчаявшиеся подняли в лагерях свой голос. Голоса слились
воедино, и такие цитадели безопасности, как знаменитая Воркута,
каторжные лагеря Норильска, Караганда, Колыма, сотряслись
забастовками и восстаниями. Волнения, так или иначе, были
подавлены, а с другой стороны, начали восстанавливаться
законные методы судопроизводства. Но освободить сразу такое
множество людей, вернуть их домой и обеспечить работой было
невозможно; поэтому никто не мог понять, что его ждет, и общая
напряженность не ослабевала.
Брешь, образовавшаяся в триумвирате, заполнилась между тем
новой фигурой, еще раньше взявшей под свой контроль весь
аппарат правящей партии. Прошел год, полтора - и из триумвирата
выбыл, при довольно неясных пока обстоятельствах, еще один
член, а в 1957 году - еще один. Вместо триумвирата во главе
государства и партии оказался возвышающимся расторопный,
хитрый, жизнерадостный, не лишенный добродушия человек,
подвижный сангвиник, преисполненный решимости исправить ошибки
деспота и способный на некоторые смелые повороты курса, но не
обладавший той независимостью и свежестью ума, которые
позволили бы ему пересмотреть коренные ошибки Доктрины и старой
программы ее конкретного осуществления.
Конечно, от самых смутных догадок о метаисторической
подкладке вещей он был так же далек, как и все остальные. Что и
откуда, в самом деле, мог бы знать этот человек о смятении,
воцарившемся в Друккарге, о вражде между игвами и раруггами,
перерастающей в открытую борьбу, и о том, что санкция
Гагтунгра, покрывавшая российского уицраора столько лет, может
быть вот-вот перенесена на его смертельного врага?
Главное заключалось в том, что 1957 год принадлежал во
многих отношениях уже к совсем другой эпохе, чем, например,
1952, вообще, чем все годы правления Сталина. В эпоху Сталина
великий демонический разум еще мог смотреть на возможную третью
мировую войну как на беспримерный источник гавваха; при этом
желательной представлялась победа Жругра - поэтому и санкция
оставалась на нем, - но даже в случае победы американского
уицраора можно было бы использовать эту победу для будущего
объединения мира на почве нового бездуховного учения,
возникающего из космополитической концепции. Но положение
менялось, и притом в очень странном направлении. Сказочное
возрастание в обеих коалициях мощи термоядерного оружия
принуждало рассматривать вопрос под новым углом. Да, подобная
война сулила бы, действительно, Монбланы и Эвересты гавваха. Но
она сулила и нечто иное: она готова была поставить на очередь
вопрос о физическом существовании человечества и уж во всяком
случае привела бы к сокращению его численности едва ли не на
четверть, к исчезновению целых стран с лица земли, к разрушению
цивилизации, может быть, на целых континентах и, следовательно,
к отбрасыванию человечества (в умственном, техническом и
экономическом смысле) вспять на многие века. Вряд ли могла бы
идти речь о каком бы то ни было объединении человечества после
того, как физически уцелевшие территории оказались бы
отделенными друг от друга зонами радиоактивных пустынь, их
население - пораженным дотоле неизвестными болезнями на целые
поколения вперед, а всеобщий крах экономики принудил бы остатки
народов перейти к самым примитивным способам существования.
Следовательно, цель абсолютной всемирной тирании отодвинулась
бы в неразличимую даль грядущих веков. Поэтому великий
демонический разум отказался от идеи третьей мировой войны и
поэтому же он стремился воздействовать и на Жругра, и на
Стэбинга, и на великих игв Друккарга и Мудтабра с тем, чтобы
парализовать их воинственный пыл, им же самим столько лет
подогревавшийся.
Создавалось положение, столь парадоксальное, какого
мировая метаистория еще не знала: все иерархии Света и высшие
из иерархий Тьмы стремились предотвратить планетарную военную
катастрофу. Некоторые же из низших темных иерархий продолжали
добиваться ее в ослепляющем бешенстве. Высокоинтеллектуальные и
менее кровожадные игвы уже начинали проникаться пониманием
гибельности этого устремления к войне во что бы то ни стало. Но
распухший до фантастических размеров Жрутр с его ограниченным
разумом и феноменальным темпераментом и слышать не хотел об
отказе от роковой схватки. Чем больше он распухал, тем больше
его томил мучительный голод, и эманации народов советского
государства уже было недостаточно, чтобы его утолить: надо было
заставить эманировать для него новые и новые народы. Не хотели
слышать об отказе от схватки и раругги: эти бешено злобные,
алчные существа, какими только и могут быть аллозавры,
претерпевшие миллионы лет инкарнаций в демонических слоях и
давно облекшиеся в каррох, готовы были скорее на революцию в
Друккарге, на низвержение великих игв и на экспансию "ва-банк"
в другие шрастры, чем на прозябание в прежних условиях. Их
интеллект был слишком слаб, чтобы взять под контроль эти
воинствующие инстинкты.
Положение усложнялось еще и тем, что человек, укрепившийся
во главе советской державы, не отличаются ни кровожадностью, ни
воинственностью. Согласно логике власти, он бессознательно
выполнял веления Жругра, поскольку эти воления были направлены
на внутреннее упорядочение государства и на умножение эманаций
государственного комплекса человеческих чувств. Но его
нежестокий от природы характер оставлял в существе его как бы
ряд щелей, сквозь которые могла проструиваться в его
подсознательную сферу также инспирация светлых начал. Если бы
не эта инспирация, никакие разумные доводы не были бы в
Пирамида