сравнимого по вызываемому ими почитанию с Ярилой или Перуном.
В христианском пантеоне - полностью перенесенный к нам из
Византии культ Богоматери и поклонение нескольким -
византийским же - угодницам.
Народные легенды о св. Февронии Муроме кой вызывают только
чувство тягостного разочарования у всякого, кто раньше
познакомился с этим образом через его вариант в опере-мистерии
Римского-Корсакова.
Образ Ярославны едва намечен в "Слове о полку Игореве"; в
продолжении шестисот лет - ни сказка, ни изобразительные
искусства, ни поэзия даже не пытались дать более углубленного,
более разработанного варианта этого образа. Приближалось к
концу седьмое столетие после создания гениальной поэмы, когда,
наконец, образ Ярославны зазвучал по-новому в опере Бородина.
Весь колоссальный круг былин, и киевских, и новгородских,
лишен женских образов почти совершенно.
Если не считать занесенную Бог ведает откуда легенду об
Амуре и Психее, превратившуюся у нас в сказку об Аленьком
Цветочке, - во всем необозримом море русских сказок можно
найти, кажется, только один светлый женский образ с углубленным
содержанием: Василису Премудрую.
И такая пустыня длится не век, не два, но тысячу лет,
вплоть до XIX столетия.
И вдруг - Татьяна Ларина. Следом за ней - Людмила Глинки.
И - точно некий Аарон ударил чудотворным жезлом по мертвой
скале: поток изумительных образов, один другого глубже,
поэтичнее, героичнее, трогательнее, пленительнее: Лиза
Калитина, Елена из "Накануне", Ася, Зинаида, Лукерья из "Живых
мощей", княжна Марья Волконская, Наташа Ростова, Грушенька
Светлова, Марья Тимофеевна Лебядкина, Лиза Хохлакова,
Волконская и Трубецкая - Некрасова, Катерина - Островского,
Марфа - Мусоргского, мать Манефа и Фленушка -
Мельникова-Печерского, бабушка в "Обрыве" Гончарова, бабушка в
"Детстве" Горького, "Дама с собачкой", "Три сестры" и "Чайках
Чехова, "Олеся" Куприна и, наконец. Прекрасная Дама - Блока.
Это - прямое следствие разрыва, происшедшего между
Яросветом и вторым уицраором.
После взятия Парижа второй демон великодержавия
преисполнился непомерной гордыни и чего-то близкого к тому, что
на языке психиатров называется манией величия. Инвольтируя царя
и других деятелей российской государственности, он добился
того, что форма Священного союза была выхолощена от
первоначальной идеи, а внутри страны воцарился режим,
получивший прозвище аракчеевщины. Наконец, демиург поставил
перед Жругром требование, своего рода ультиматум: не мешать
восприятию Александром I демиургической инвольтации, которая
тогда сводилась, в основном, к внушению идеи о необходимости
немедленных коренных реформ: освобождению крестьянства и созыву
всенародного и постоянного Земского собора. Уицраор отверг эти
требования. Тогда, в 1819 году, санкция демиурга была с него
снята, и Яросвет впервые обратил свое светоносное оружие против
Жругра: часть цитадели игв в Друккарге была разрушена;
инвольтация Навны, до тех пор тщетно силившаяся пробиться
сквозь эти вековые средостения к сознанию творческих слоев
сверхнарода, получила, наконец, доступ к ним. В высшей степени
знаменательно то, что рождение первого образа из женского
пантеона России - Татьяны Лариной - падает именно на годы,
последовавшие за 1819. Между обеими иерархиями началась
открытая борьба. Одним из ее видов - со стороны уицраора - было
насильственное обрывание жизни в Энрофе тех людей, которые были
носителями светлых миссий, и в непосредственной связи с этим
находятся трагические смерти, вернее, умерщвления Грибоедова,
Пушкина, Лермонтова, омрачение и запутывание в безвыходных
противоречиях Гоголя, Александра Иванова, Мусоргского, Льва
Толстого, преждевременные смерти Владимира Соловьева и Чехова.
История вестничества в русской литературе - это цепь
трагедий, цепь недовершенных миссий.
Темен жребий русского поэта.
Неисповедимый рок ведет
Пушкина под дуло пистолета,
Достоевского - на эшафот.
(М.Волошин)
Но он (не рок, а уицраор, а иногда даже сам Урпарп) -
умерщвлял одних, а на смену являлись новые. И в этом ряду
особое значение имеет деятельность великого писателя,
обладавшего высшею степенью художественной одаренности:
Тургенева.
Конечно, тургеневские образы "лишних людей" очень жизненны
и очень интересны для историка. Но - только для историка.
Материала, привлекательного для психолога, в фигурах Рудина,
Лаврецкого или Литвинова, на мой взгляд, не заключено, а
интереса метаисторического никто из них не возбуждает потому,
что не выражает и не отражает ни метаисторических сущностей, ни
метаисторических процессов. Симптоматичнее других, разумеется,
фигура Базарова, но огромное метаисторическое значение
тургеневского творчества все же совсем в ином.
Миссия Тургенева заключалась в создании галереи женских
образов, отмеченных влиянием Навны и Звенты-Свентаны.
То ли вследствие своеобразной, ущербной личной судьбы, а
может быть - и в связи с какими-то более глубокими, врожденными
свойствами темперамента своего и дарования, Тургенев более чем
кто-либо из писателей его поколения понимал и любил любовь
только в ее начальной поре: он - гениальный поэт "первых
свиданий" и "первых объяснений". Дальнейший ход событий ведет
каждый раз к катастрофе, причем совершается эта катастрофа еще
до того, как судьбы любящих соединились. Может быть, тут
сказалось и известное предубеждение писателей предыдущих эпох,
полагавших, будто "счастливая любовь" - тема бессюжетная и
Пирамида
