совсем другие художественно-мистические символы, другие
эстетические образцы и, в частности, архитектурные каноны.
Архитектурный ансамбль вообще далеко не везде перерос в
первенствующий символ, в синтетическое отражение трансмифа, в
каменное подобие "Града взыскуемого". В такой символ он перерос
в Египте и Вавилоне, в Индии и некоторых странах буддизма, в
Афинах, но этого не случилось ни в Иране, ни в Японии, ни в
североиндейской культуре, и даже о таковом значении
средневековых аббатств можно говорить только с натяжкой.
Очевидно, мы имеем здесь дело с фактором иррациональным, может
быть с духовным вкусом сверхнарода. Корни же духовного вкуса
уходят в неисследимые его глубины, к закономерностям, связующим
сверхнарод с надстоящей над ним второй реальностью.
А между тем эпоха, когда кристаллизовался этот образ,
становилась от поколения к поколению все менее благоприятной.
Если бы мы попытались перенести на миры иной
материальности аналогию трех основных состояний материи в нашем
слое - понятия твердого, жидкого и газообразного, то убедились
бы, что в метаисторической картине Киевской Руси состояние
восточнославянского эгрегора можно было бы уподобить
простертому над страной разреженному туману, едва начинающему
приобретать смутные контуры. Смерчеобразные завихрения Велги то
и дело разрывали это образование в различных его частях, а
натиск половецкого, литовского и польского эгрегоров постоянно
менял его очертания, вызывая смятение во всем его существе и
отрывы отдельных частей, начинавших жить ущербной, призрачно
самостоятельной жизнью.
Это было слабое существо, не способное оказать
эффективного сопротивления ни Велге, ни эгрегорам степных
племен.
В XIII веке на изнемогавшего русского эгрегора Гагтунгром
направляется темноэфирный гигант-чудовище: воинствующий уицраор
монгольского племенного массива. Я не знаю, роковой ли ошибкой
демиурга Дальнего Востока или другими причинами он был
порожден, но рост его был фантастически быстр, а алчность
неутолима. Жертвой этого существа сделалась сама монгольская
метакультура, слишком юная, с едва еще возникавшим синклитом, а
теперь втягиваемая в воронку метаисторических замыслов
противобога. Демонический разум теперь играл в беспроигрышную
игру: русская метакультура либо рухнула бы под напором более
сильного врага, либо Яросвет оказался бы вынужден
противопоставить уицраору Монголии подобное же чудовище, дабы
оградить само физическое существование русского народа. Это -
первый могучий удар, обрушиваемый на Русь Гагтунгром, и это -
то самое метаисторическое событие, которое стоит за первой
великой катастрофой нашей истории: нашествием татар.
Можно по-разному оценивать - и историки по-разному
оценивают размеры социально-политического, культурного и
нравственного урона, нанесенного России татарским игом.
Рассматривая же события под метаисторическим углом, мы можем
дополнить положения исторической науки лишь следующим
указанием: воздействие сил Велги, столь бурно проявлявшееся в
княжеских усобицах, расчистило путь для другой, более
могущественной силы, причем обе эти группы сил являлись, в
конечном счете, проявлением воли одной и той же инфрафизической
инстанции. То, что расшатала Велга, должен был сокрушить
монгольский уицраор; если же это не удалось бы до конца и ему -
осталось бы в запасе другое орудие, которое должно было
развернуть свою деятельность в другие времена и другими
методами: черное ядро в существе будущего русского уицраора.
Действительно: под ударами монгольского чудовища русский
эгрегор был смят, полурастерзан на клочья, едва сохранявшие в
себе жизнь и способность к будущему воссоединению. Кароссе
Дингре был нанесен ущерб, который - если бы речь шла о
существах физического плана - можно было бы сравнить с
истеканием кровью. Сам Яросвет был побежден в бою с монгольским
гигантом на границах Святой России; юному, еще не окрепшему и
малочисленному синклиту едва удалось спасти от разрушения лишь
сокровеннейшие святилища своей небесной страны.
Спасаемая демиургом, Навна была удалена из опустошаемой
южной области Святой России в недоступные девственные земли,
соответствующие дремучим северным лесам в Энрофе. Туманные
сгущения израненного, полуразорванного эгрегора облекали
нищенским рубищем ее новое средоточие. Напор врага не
ослабевал: насытившаяся Велга уползла в свою Гашшарву, но
монгольский уицраор то и дело проносился, подобно урагану, по
небесной стране, гася огни, иссушая метаэфирные источники, а в
России земной разметывая ту живую материальную субстанцию
сверхнарода, из которой образуются эфирные тела всех отдельных
членов его и без которой невозможна жизнь в Энрофе не только
народа, но и отдельного человека. Становилось ясным, что
выполнение задач, ради которых светлая диада приняла эфирное
воплощение, неосуществимо до тех пор, пока Дингра не воссоздаст
народную плоть; пока сильнейшему орудию Гагтунгра не
противопоставлен противник в том же плане бытия:
могущественный, полновластный демон государственности. Перед
демиургом сверхнарода встал выбор: либо создание
левиафана-государства в Энрофе и допущение, следовательно,
возникновения российского шрастра, населенного игвами; либо
отказ от выполнения своей миссии на земле. Он избрал первое.
Очевидно, демиургу, еще не отграничивавшему идеального
народоустройства как отдаленного долженствования от государства
как реальной возможности, уяснялась категорическая
необходимость этого последнего - необходимость государства, и
притом непременно очень сильного, в качестве формы сверхнарода,
единственно способной оградить его физическое бытие, защитить
от центробежных внутренних сил - проекций Велги и от нападений
извне - проекции сегодня уицраора Монголии, а завтра
какого-нибудь еще. Кто знает, сливалась ли у Яросвета идея о
необходимости сильного государства с представлением об
Пирамида