натянуты и произвольны. Он, например, видит в ангелах, заведывающих на страшном суде
книгами, "les dedoublements de Thoth"^89,.забывая, что Тот - сострадательный к покойному
протоколист суда, читающий затем оправдательный приговор, тогда как книги у ангелов
представляют рукописания грехов, о которых упомин ается ещев Ветхом завете^90. Точно так
же, мне кажется, надо относиться несколько осторожнее к тем упоминаниям о "кинокефалах",
которые встречаются в коптской литературе. Прежде всего, мы не знаем, о ком идет речь: о
существах ссобачьей головой, т. е. Анубисах^91 и т. п., или об обезьянах-павианах. Затем, роль,
в которой выступают эти кинокефалы в апокрифах и житиях, указывает, что или авторами их
были не египтяне, или если египтяне, то совершенно забывшие о павианах Тота.
Кинокефалы выступают чудовищами, наводящими ужас на целые города и пожирающими
людей и даже львов, только крещение делает их кроткими и превращает в послушных слуг и
onlnymhjnb Апостолов и святых, причем, в случае необходимости, например для защиты от
врагов креста, к ним снова возвращается прежняя свирепость^92. Возможно, что авторы
сказаний, кто бы они ни были, писали еще в то время, когда в народе не совсем изгладилось
благоговейное чувство к кинокефалам, и они старались объяснить его подобного рода
рассказами; может быть, последние произошли и сами собой в народе, как продукт смешения
двух миросозерцании^93.
Кинокефалы не были вообще специальностью культа Тота: мы их встречаем и в других,
довольно разнообразных функциях, ввиду чего их появление в поегипетской литературе имеет
для нашего вопроса второстепенное значение. Гораздо важнее другой факт: египтяне-христиане
оказывали особое почитание св. пророку Иеремии. Это понятно, конечно, само собой, и без
всяких языческих переживаний: великий пророк, по преданию, окончил в их стране свои дни и
погребен там.
Однако появление на "Мемфисской горе", может быть, на месте того самого храма Тота в
Серапеуме, о котором мы упоминали, монастыря в честь св. пророка Иеремии, приурочение к
Ермополю падения идолов пред лицом св. Семейства, а также постоянное упоминание пророка
Иеремии в весьма распространенных заупокойных надписях^94 - этих прямых преемницах
древних stn di htpw - наряду с Энохом, Анупом и Сивиллой могут навести на размышления и
сближения^95.
Миф Тота имел не только хронологическую долговечность, но и географическое
распространение. Отрывки Филона Вивлекого, известные под именем санхуниафоновой
космогонии^96, свидетельствуют нам о том, что этот бог был известен под своим почти
настоящим именем за пределами не только Египта, но и области его культуры. Нам в настоящее
время уже не приходится останавливаться на доказательствах возможности проникновения в
Финикию египетских культурных влияний: после изысканий Ренана и находок финикийских
следов в самом Египте, именно в его святилищах, взаимодействие обоих народов, особенно
начиная с саисской эпохи, - факт общеизвестный. Точно так же нам незачем еще раз поднимать
вопрос о Санхуниафоне и его пригодности: туземная основа его сказаний, хотя и облеченная в
евгемеристическую оболочку, не подлежит сомнению. Конечно, у финикийского писателя
центром мира является его родина. И вот от Шаддаи ('Ауротгц;), высшего божества Вивла и
вообще семитов, происходит Мисор, эпоним Египта, и Садик, архегет кавиров.
Первый производит на свет Тааута, "которого египтяне называли 0(й(о(,, александрийцы
0й)(д (по другим Qou^), а греки - Ермой". Современниками его были: Элиун - всевышний, отец
Урана и Геи, от которых, в свою очередь, произошел Эль-Крон. Уран оскорблял ревнивую Гею
и хотел перебить детей ее, но Крон, достигший зрелого возраста, решился, по совету и с
помощью Ермы трижды величайшего, который был у него секретарем, отомстить за мать. У
него было две дочери: Персефона и Афина; первая умерла девой, а по совету второй и Ермы
Крон сковал себе из железа серп и копье. Затем Ерма, обратившись к его союзникам с
магическими словами, вложил в них qrpelkemhe к битве с Ураном за Гею. И вот Крон, напав на
него, согнал с престола и захватил царство. Далее рассказывается дальнейший ход борьбы до
окончательной победы и разделения вселенной между ее участниками. Но "еще до этого Тааут,
представляя небо и подобия богов Крона и Дагона и остальных, изобразил священные знаки
букв". Он придумал и для Крона царский наряд: 4 глаза спереди и сзади, два спокойно
закрытых; на плечах 4 крыла: два в положении полета, два - опущенных. Это было символом
того, что Крон и во время сна видел, и в бодрственном состоянии спал; точно так же и
относительно крыльев: он и в спокойном состоянии летал, и во время полета был спокоен. И
каждому из остальных богов он приделал на плечах по два крыла, чтобы они могли следовать за
Кроном, а ему самому кроме того - два крыла на голове: знак водительства и ума. Крон же,
уходя в южную страну, отдал весь Египет, как царство, Таауту".
Все это, как говорит автор, записали семь братьев-кавиров, сыновья Сидика, и восьмой из
них - Асклипий, по повелению Тааута. Это повествование, отдавшее дань синкретизму эпохи и
насквозь проникнутое евгемеризмом, тем не менее свидетельствует о силе египетского влияния.
Санхуниафонов Тааут - совершенный сколок египетского Тота без функции бога луны. Он
является советником и секретарем верховного бога, помощником его в борьбе с соперником,
премудрым изобретателем, всемогущим магом, покровителем общественного порядка и
связанного с ним дееписания. Другие отрывки еще более проливают свет на эти представления,
рисуя его насадителем культа и основателем богословской науки. Так, сохраненный Порфирием
гласит^98: "Тааут, которого египтяне зовут Тотом, отличившись премудростью среди
финикиян, первый привел то, что относится к богопочитанию, из невежества масс в научное
знание. Чрез много поколений бог Сурмувил и Фуро, переименованная в Хусарфис, следуя за
ним, пролили свет на сокровенную и потемненную аллегориями премудрость Тааута". В другом
отрывке^99: "Тааут обоготворил естество дракона и змей, а за ним затем финикияне и египтяне:
это животное, по его учению, наиболее одушевлено из всех пресмыкающихся и огненное. У
него и непревосходимая скорость происходит от духа, а не от ног или рук или чеголибо другого,
что содействует движению у других животных... как это также поместил Тааут в священных
писаниях..." идет речь об офионах и вообще животном символизме с ссылками на Зороастра и
Остана*100 относительно иеракокефальиого божества; приводится и имя сочинения последнего
"OKttTEU^oq"". В заключение говорится :"Все, получив эти сведения от Тааута, исследовали
природу, согласно вышесказанному. И выстроив храмы, они посвятили в них первые стихии в
виде змей и воздали им праздники и жертвы и культ, называя их величайшими богами и
началом всех вещей".*101
Если эти отрывки, по своему позднему и сомнительному происхождению, и способны
возбудить сомнения, то у нас есть памятники, которые не могут быть заподозрены и которые
ondrbepfd`~r их. Еще Пичман указывал на мадридскую египто-финикийскую статую Гарпократа
с надписью, представляющей генеалогию, в которой встречается имя "Гота"". В настоящее
время можно сослаться на еще более красноречивые вещественные памятники, например на
гемму, приводимую Масперо"". Мы видим на ней вверху - лунный диск, под ним
ибиокефального Тота с папирусом в одной руке и с протянутой другой; пред ним знак
египетского креста, переделанный из египетского алтаря; против него по-видимому, Пта в
форме мумии с длинным жезлом вроде цветка лотоса в руках. Внизу - финикийская надпись.
Мы не будем дальше следовать за Тотом в его блужданиях и превращениях. Несомненно,
что быстрому распространению его на востоке содействовала еще жившая память о боге Сине,
почитавшемся в Харране еще у Сабиев. Во всяком случае и здесь он скоро превратился в идеал
премудрого учителя, законодателя и писателя и разделился на несколько форм. Как на востоке,
так и на западе подобное евгемеристическое обезличение божества, к которому оно было по
своей природе особенно склонно еще на своей родине, стало причиной того, что о культе его,
как бога, совершенно что-то не слышно ни в Италии, ни в Греции, где Осирисы, Исиды,
Гарпократы, Анубисы и Амоны нашли себе радушный прием. Но зато, если их известность и
культы были областью храмов и нередко предметом справедливых подозрений и
нерасположения, то имя Ермы, трижды величайшего, сделалось для всего образованного
Пирамида