Мы шли в напряженной тишине. Казалось, Эсперанса глубоко
задумалась. Мне очень хотелось сказать что-нибудь, хотя я
знала, что говорить ничего не нужно. Когда она наконец
заговорила, ее голос был твердым, требовательным. -- У тебя
больше нет времени, чтобы его просто так тратить, -- сказала
она. -- Очень часто в нашей глупости мы упускаем множество
вещей. Маги знают это лучше, чем кто-либо другой. Но они также
знают, что нет второго шанса. Тебе нужно научиться контролю и
дисциплине, потому что у тебя больше нет возможности делать
ошибки.
-- Ты ведь тоже ошибаешься. Ты даже не знала, что Исидоро
Балтасар ушел.
Легкая преграда, которая сдерживала лавину чувств,
рухнула. Память восстановилась, и тоска снова овладела мной.
Она навалилась настолько интенсивно, что я даже не заметила,
как села и начала погружаться в землю, как будто она была
сделана из губки. Наконец земля поглотила меня. Состояния
удушья или клаустрофобии не было, потому что ощущение, что я
сижу на поверхности земли, сосуществовало с осознанием, что
земля меня поглотила. Такое двойственное чувство заставило меня
завопить: -- Я сновижу! -- Громкий крик что-то взорвал внутри
меня; и сразу же новая чехарда различных воспоминаний хлынула
на поверхность. Я знала, что со мной не так: я раздражалась и у
меня было недостаточно энергии для сновидения. Каждую ночь со
дня моего приезда я видела один и тот же сон, который забывала,
просыпаясь, и не помнила до настоящего момента. Мне снилось,
что все женщины-маги приходили в мою комнату и обучали меня в
области разумных объяснений магов. Они говорили мне снова и
снова, что сновидение -- это вторая функция матки, первая --
воспроизведение и все, что с ним связано. Они говорили, что
сновидение -- естественная функция женщины, чистое следствие
особенности ее энергетики. Имея достаточно энергии, тело
женщины само по себе разбудит вторую функцию матки, и женщина
будет видеть непостижимые сны.
Эта требуемая энергия, однако, как помощь для
слаборазвитой страны, -- она никогда не придет. Что-то в общем
устройстве наших общественных структур преп
1000
ятствует ее
освобождению и тому, чтобы женщины могли сновидеть.
Если бы эта энергия освободилась, говорили мне
женщины-маги, было бы очень легко опрокинуть цивилизованный
порядок вещей. Но самая большая трагедия женщин в том, что их
социальное сознание полностью доминирует над индивидуальным.
Женщины боятся быть разными и не хотят отойти слишком далеко от
комфорта известного. Социальное давление не позволяет им
отклоняться и оказывается всепоглощающим, и вместо того, чтобы
измениться, они молча соглашаются с тем, что предписано:
женщина существует, чтобы служить мужчине. Поэтому они никогда
не видят магических снов, хотя имеют естественную
предрасположенность к этому.
Жизнь женщины в обществе, ее социальное положение лишило
ее всяких шансов. Даже если женщина имеет отношение к религии
или науке, это все равно не лишает ее того же отпечатка: ее
основная функция -- деторождение; и даже если она достигла
высокой степени в области политического, социального или
экономического равенства с мужчиной, это в конечном счете не
имеет значения.
Женщины говорили мне все это каждую ночь. Чем больше я
вспоминала и понимала их слова, тем сильнее становилась печаль.
Мое горе было теперь не просто моим личным, но и нашим общим,
сумасшедшая гонка жизни в обществе заманила всех нас в ловушку
социального порядка, -- так мы оказались прикованы к нашей
собственной ограниченности. Даже если мы когда-нибудь получаем
свободу, то это только временное короткое прозрение между
погружениями -- по собственному желанию или насильно -- обратно
во тьму.
-- Прекрати заниматься этой сентиментальной чепухой, --
услышала я. Это был мужской голос. Я оглянулась и увидела, как
смотритель, наклонившись, всматривается в меня.
-- Как ты сюда забрался? -- я растерялась и была слегка
взволнована. -- Ты что, шел за нами? -- Это был не просто
вопрос, это было обвинение.
-- Да, я всегда по возможности следую за тобой, -- он
хитро посмотрел на меня.
Я заглядывала ему в лицо, не веря, потому что знала, что
он любит подшучивать надо мной. Меня не раздражал и не пугал
мерцающий свет его глаз.
-- А где Эсперанса? -- спросила я. Ее нигде не было видно.
-- Где она... -- нервно заикалась я, не в состоянии выговорить
слова.
-- Она вокруг, -- сказал он, улыбаясь. -- Не бойся. Я тоже
твой учитель. И ты в надежных руках.
Я нерешительно дала ему руку. Не прилагая никаких усилий,
он вытащил меня на плоский валун, огромный с виду, овальной
формы, обточенный водой. Наверное, он долгое время пролежал в
ручье, звук которого доносился откуда-то из темноты.
-- А сейчас снимай одежду, -- сказал он. -- Самое время
для твоего космического купания!
-- Что снимать? -- Конечно же, он шутил, и я засмеялась.
Но он говорил серьезно. Он слегка ударил меня рукой, точно
так, как это делала Эсперанса, и снова предложил мне раздеться.
Прежде чем я поняла, что он делает, он уже развязал шнурки на
моих кроссовках. -- У нас не так много времени, -- предупредил
он, потом настоял, чтобы я продолжала раздеваться. Взгляд,
которым он рассматривал меня, был холодным и клинически
безличным. Если бы я могла стать жабой, как говорила Эсперанса,
и ускакать от него.
Дурацкая идея, что мне надо идти в темную, холодную воду,
без сомнения, переполненную всякими отвратительными тварями,
Пирамида
