Никогда в жизни я не была так близка к нервному
расстройству, как в этот момент. Я чувствовала, что разум не в
состоянии перенести обрушившееся на него давление и могла
просто не выдержать боли и смятения.
-- Соберись, девочка, -- строго сказала Эсперанса. --
Худшее еще не пришло. Но мы больше не можем оберегать тебя.
Сейчас ты близка к помешательству, но маги не могут остановить
это давление. Сегодня ты сама приняла вызов и либо будешь жить,
либо умрешь. В данном случае я говорю не метафорически.
Я едва могла говорить из-за слез.
-- Я никогда не увижу Исидоро Балтасара? -- спросила я.
-- Я не буду врать, чтобы пощадить твои чувства. Нет, он
никогда не возвратится. Исидоро Балтасар -- только мгновение в
магии. Сон, который ушел после того, как был увиден. Исидоро
Балтасар, как сон, уже ушел.
Легкая, почти задумчивая улыбка тронула ее губы. -- Чего я
еще не знаю, -- продолжала она, -- так это ушел ли тот человек,
новый нагваль, навсегда. Ты понимаешь, конечно, что даже если
он вернется, то он уже не будет Исидоро Балтасаром. Он будет
чем-то таким, чего ты не встречала до сих пор.
-- Он будет неизвестен мне? -- спросила я, не осознавая до
конца, хочу ли я это знать.
-- Не знаю, дитя мое, -- сказала она неопределенно и
безразлично. -- Просто не знаю. Я сама в сновидении. То же и с
новым нагвалем. Сновидящие, такие как мы, непостоянны, и именно
эта непостоянность позволяет нам существовать. С нами ничего не
происходит, кроме сновидений.
Ослепленная слезами, я просто не видела ее.
-- Чтобы облегчить боль, проникни глубже в себя, -- тихо
сказала она. -- Сядь, подожми колени, охвати лодыжки
скрещенными руками, правую лодыжку -- левой рукой. Положи
голову на колени и дай печали уйти.
Дай земле смягчить твою боль. Позволь целебным силам земли
войти в тебя.
Я села на землю так, как советовала Эсперанса. Спустя
мгновение моя печаль исчезла. Глубокое телесное ощущение
комфорта сменило муку. Я утратила ощущение себя в каком-либо
ином контексте, чем здесь и теперь. При отсутствии субъективной
памяти у меня не было и боли.
Эсперанса указала мне место на скамейке рядом с собой. Как
только я села, она взяла мою руку в свои и некоторое время
терла ее, слегка массируя, а потом сказала, что у меня слишком
мясистая рука, для такой костлявой девицы. Потом она повернула
мою руку ладонью вверх и внимательно ее рассматривала. Не
сказав ни слова, она бережно сложила мою руку в кулак.
Мы долго сидели молча. Было далеко за полдень; стоя
1000
ла
тишина, которую нарушал лишь шелест листвы, колеблемой бризом.
Я подняла взгляд на Эсперансу, и внезапно совершенно
сверхъестественная уверенность осенила меня: я знала, что мы
уже говорили подробно и о моем приезде в дом ведьм и об уходе
магов.
-- Что со мной, Эсперанса? -- спросила я. -- Я сновижу?
-- Ну... -- начала она медленно. В ее глазах засиял
огонек, как будто она предлагала мне проверить, в сновидений ли
я. -- Сядь на землю и проверь.
Я так и сделала. Единственное, что я чувствовала, -- это
прохладу камня, на котором сидела. Никакое ощущение не было
послано мне в ответ. -- Я не сновижу, -- заявила я. -- Но
почему тогда я чувствую, что мы уже обо всем говорили? -- Я
внимательно посмотрела на нее, надеясь найти ответ в выражении
ее лица. -- Я вижу тебя в первый раз со дня моего приезда, но
чувствую, что мы бывали вместе каждый день, -- пробормотала я
больше для себя, а не для того, чтобы меня услышали. -- Уже
прошло семь дней.
-- Значительно больше. Но тебе нужно решить эту задачу
самостоятельно с минимальной помощью, -- сказала Эсперанса.
Я кивнула, соглашаясь. Было так много всего, о чем
хотелось спросить, но я знала, что говорить бесполезно. Не имея
понятия, каким образом, но я знала, что все мои вопросы уже
предусмотрены. Меня переполняли ответы.
Эсперанса задумчиво смотрела на меня, как будто сомневаясь
в моем понимании. Потом очень медленно, внимательно произнося
слова, она сказала:
-- Я хочу, чтобы ты знала, что состояние осознания,
которое ты здесь получаешь, только временное, каким бы глубоким
и постоянным оно тебе ни казалось. Ты очень скоро вернешься к
своим пустякам. Это наша женская судьба, и это особенно трудно.
-- Я думаю ты не права, -- запротестовала я. -- Ты совсем
не знаешь меня.
-- Именно потому, что я знаю тебя, я все это говорю. --
Она остановилась на минуту, и когда заговорила снова, ее голос
был строгим и серьезным. -- Женщина очень скрытна. Запомни:
воспитанная, чтобы вечно быть слугой, она чрезвычайно
изворотлива и умна. -- Бурный, звонкий хохот Эсперансы
предупредил любое желание протестовать.
-- Лучшее, что ты можешь сделать, -- это не говорить
ничего, -- заявила она. Взяв меня за руку, она помогла мне
подняться и предложила пойти в маленький дом для очень длинного
и важного разговора.
Мы не вошли вовнутрь, а сели на скамейке перед главным
входом. Молча мы просидели около часа. Потом Эсперанса
повернулась ко мне; казалось, она совсем не видела меня. Мне
даже стало интересно: может быть, она забыла, что я пришла с
ней и сижу рядом. Не осознавая моего присутствия, она встала и
отошла на пару шагов от меня, внимательно посмотрела на другой
дом, скрытый деревьями. Прошло еще некоторое время, прежде чем
она произнесла:
-- Я ухожу далеко.
Пирамида