кто откроет великую тайну. Наконец, для еврейских каббалистов,
этот
повешенный, соответствующий их двенадцатому догмату, учению ii
об
обещанном Мессии - протест против признаваемого христианами
Спасителя; и
они как бы продолжают говорить ему.
- Как можешь спасти других, ты, не сумевший спасти самого
себя?
В Сефер-Тольдос-Иешу (Sepher-Toldos-leschu),
антихристианской
раввинической компиляции, находится странная притча: "Иешу, -
рассказывает раввин, автор легенды, - путешествовал с Симоном
Баржоной и
Иудой Искариотом. Поздно и утомленные пришли они в уединенный
дом. Им
очень хотелось есть: нашли же они только молодую, очень
маленькую и худую
гуску. Для трех это было слишком мало; разделить ее значило
раздразнить
только голод. Решили бросить жребий, но так как им страшно
хотелось
спать, "заснем, пока нам приготовят ужин, - сказал Иешу, -
проснувшись мы
расскажем свои сны, и тот, кому приснится наилучший сон, съест
маленькую
гуску". Так и сделали. Наконец они встали. Мне снилось, -
сказал святой
Петр, - что я был наместником Бога. Мне, - что я был самим
Богом, сказал
Иешу. А мне, - лицемерно возразил Иуда, - снилось, что я став
лунатиком,
встал, тихо спустился вниз, снял гуску с вертела и съел. Сошли
вниз; но
гуска действительно исчезла: Иуда видел сон наяву.*
* Этот анекдот находится не в самом тексте Сефер-Тольдос-
Иешу, но в
раввинических комментариях к этому сочинению,
Эта легенда - протест еврейского позитивизма против
христианского
мистицизма. Действительно, в то время, как верующие
предавались
прекрасным мечтам, осужденный израильтянин, Иуда христианской
цивилизации, работал, продавал, занимался ажиотажем,
становился богатым,
завладевал реальностями настоящей жизни и был в состоянии
одолжать
средства существования тем самым культам, которые так долго
его осуждали.
Древние обожатели ковчега, оставшись верными культу туго
набитого
сундука, имеют теперь храмом биржу и оттуда управляют
христианским миром.
Действительно, Иуда может смеяться и радоваться, что он не
спал, подобно
святому Петру.
В древних, предшествовавших плену, писаниях еврейское Тау
имеет вид
креста, а это подтверждает мое толкование двенадцатой
пластинки
каббалистического Таро. Крест, производящий четыре
треугольника, - также
священный знак двенадцатерного, поэтому египтяне называли его
ключом
неба. Эттейлла, запутавшись в своих долгих исследованиях,
желая примирить
аналогические необходимости изображения со своим личным
мнением (в этом
он подчинился влиянию ученого Куртаде де Гибелин), вложил в
руку своего
выпрямленного повешенного, из которого он сделал
"Благоразумие",
герметический кадуцей, состоящий из двух змей и греческого
Тау. По поняв
необходимость Тау, или креста, на двенадцатый странице книги
Тота, он
должен был бы также понять и многосложный и великолепный
символ
герметического повешенного, Прометея науки, живого человека,
касающегося
земли только мыслью, имеющего своим основанием небо,
свободного и
принесенного в жертву адепта, открывателя, которому угрожает
смерть,
заговор Иудейства против Христа, который кажется невольным
признанием
сокровенного божества Распятого,-наконец, знак выполненного
дела,
законченного цикла, промежуточное Тау, в первый раз
резюмирующее, перед
последним десятерным, знаки священного алфавита.
13. Мем. М.
Пирамида