Тогда я положил руку на знак пентаграммы и направил на него
острие шпаги,
мысленно приказывая ему не пугать меня и повиноваться.
Тогда образ стал менее ясным и внезапно исчез. Я приказал
ему вернуться;
тогда я почувствовал около себя нечто вроде дуновения, и что-
то коснулось
моей руки, державшей шпагу; тотчас же онемела вся рука. Мне
казалось, что
шпага оскорбляет духа, и я воткнул ее в круг около меня.
Тотчас же вновь
появилась человеческая фигура; но я чувствовал такую слабость
во всех
членах, так быстро слабел, что вынужден был сделать два шага и
сесть.
Тотчас же я впал в глубокую дремоту, сопровождавшуюся
видениями, о
которых, когда я пришел в себя, у меня осталось только смутное
воспоминание. В течение многих дней я чувствовал боль в руке,
и она
оставалась онемевшей. Видение не говорило со мной, но мне
казалось, что
вопросы, которые я хотел ему задать, сами собой были решены в
моем духе.
На вопрос дамы мой внутренний голос отвечал: "Умер" (дело шло
о человеке,
о котором она хотела иметь известие). Что касается меня
самого, - и хотел
знать, возможны ли прощение и сближение двух лиц, о которых я
думал; и
тоже внутреннее эхо безжалостно отвечало: "Умерли!"
Я рассказываю это происшествие именно так, как оно
произошло. Этот опыт
произвел на меня совершенно необъяснимое действие: я уже не
был прежним
человеком; что то из того мира вошло в меня; я не был ни
весел, ни
печален; я испытывал странное влечение к смерти, в то же время
не
испытывая ни малейшего желания прибегнуть к самоубийству. Я
старательно
анализировал испытываемые мной ощущения: и, несмотря на
испытываемое мной
нервное отвращение, я дважды повторил, - с короткими
промежутками, - тот
же опыт. Отчет о происшедших явлениях слишком мало отличался
бы от только
что рассказанного мною, - так что мне нечего добавить к этому,
и без того
слишком длинному, повествованию. Результатом этих двух
последних
вызываний было для меня откровение двух каббалистических
секретов,
которые если бы они были всем известны, могли бы в короткое
время
изменить основы и законы всего общества.
Должен Ли и заключить из этого, что я действительно вызвал,
видел и
осязал великого Аполлония Тианского? Я не настолько подвержен
галлюцинациям, чтобы верить в это; ни настолько мало
искренней, чтобы
утверждать это. Действие приготовлений, курений, зеркал и
пантаклей -
настоящее опьянение воображения, и должно сильно действовать
на уже и без
этого впечатлительную и нервную личность. Я не объясняю, в
силу каких
физиологических законов я видел и осязал; я только утверждаю,
что я
действительно видел и осязал, что я видел совершенно ясно, без
сновидений, и этого достаточно, чтобы поверить в реальную
действительность магических церемоний. Впрочем, я считаю это
опасным и
вредным: здоровье, как физическое, так и моральное, не
выдержит подобных
операций, если они станут обычными. Пожилая дама, о которой я
говорил,
могла служить доказательством этого, так как, хотя она и
отрицала это, но
я уверен, что она привыкла заниматься некромантией и гётией.
Иногда она
молола совершенную бессмыслицу, часто сердилась безо всякого
повода. Я
покинул Лондон, не видевшись больше с ней, и верно выполню
свое обещание
не говорить никому ничего такого, что могло бы дать повод
подозревать,
что она занимается подобными вещами, конечно, без ведома своей
семьи,
которая, как я предполагаю, весьма многочисленна и занимает
очень
почетное положение в обществе.
Существуют вызывания разума, любви и ненависти, но, опять
таки повторяю,
ничто не доказывает, что духи действительно покидают высшие
Пирамида