решил отыскать какую-нибудь формулу или ключ, который дал бы мне возможность на
следующий день припомнить то, что я понял. Я хотел кратко суммировать все, что мне стало
понятно, и записать, если удастся, в виде одной фразы то, что необходимо для повторного
приведения себя в такое же состояние как бы одним поворотом мысли, без какой-либо
предварительной подготовки. В течение всего эксперимента мне казалось, что это возможно.
И вот я отыскал такую формулу -и записал ее карандашом на клочке бумаги. На следующий
день я прочел фразу: «Мыслить в других категориях!» Таковы были слова, но в чем же их
смысл? Куда делось все то, что я связывал с этими словами, когда их писал? Все исчезло, все
пропало, как сон. Несомненно, фраза «мыслить в других категориях» имела какой-то смысл;
но я не мог его припомнить, не мог до него добраться. Позднее точно такое же случалось со
многими другими словами и фрагментами идей, которые оставались у меня в памяти после
опытов. Сначала эти фразы казались мне совершенно пустыми. Я даже смеялся над ними,
обнаружив в них полное подтверждение невозможности передать оттуда сюда хоть что-то.
Но постепенно в моей памяти кое-что начало оживать, и по прошествии двух-трех недель я
все лучше и лучше вспоминал то, что было связано с этими словами. И хотя их содержание
продолжало оставаться неясным, как бы видимым издалека, я все же начал усматривать
особый смысл в словах, которые поначалу казались мне лишь отвлеченными обозначениями
чего-то, не имеющего практической ценности. То же самое повторялось почти каждый раз.
На следующий день после эксперимента я помнил очень немногое. Но уже к вечеру порой
начинали возвращаться кое-какие неясные воспоминания. Через день я мог вспомнить
больше, в течение же следующих двух или трех недель удавалось восстановить отдельные
детали эксперимента, хотя я прекрасно сознавал, что в памяти всплывает лишь ничтожно
малая часть пережитого. Когда же я пробовал проводить опыты чаще, чем раз в две-три
недели, все смешивалось, и я не мог уже ничего вспомнить. Но продолжу описание удачных
экспериментов. Неоднократно, почти всегда, я чувствовал, что, переходя через второй порог,
я прихожу в соприкосновение с самим собою, с тем «я», которое всегда пребывает внутри
меня, всегда видит меня и говорит мне нечто, чего я в обычном состоянии сознания не в
силах понять и даже услышать. Почему же я не могу этого понять? Я отвечал себе: потому
что в обычном состоянии во мне звучат одновременно тысячи голосов, которые и создают
то, что мы называем нашим «сознанием», нашими мыслями, чувствами, настроениями,
воображением. Эти голоса заглушают звук того голоса, который доносится из глубины. Мои
эксперименты ничего не прибавили к обычному «сознанию»; они только сузили его; но как
раз благодаря этому сужению его мощность неизмеримо возросла. Что, собственно, делали
эти эксперименты? Они заставляли все другие голоса замолчать, погружали их в сон, делали
неслышными. И тогда я начинал слышать другой голос, который доносился как бы сверху,
из какого-то пункта у меня над головой. Тогда-тоя ипонял, что вся задача заключается в том,
чтобы слышать этот голос постоянно, сохранять с ним непрерывную связь. То существо,
которому принадлежал голос, знало и понимало все, а самое главное -было свободно от
тысяч мелких отвлекающих «личных» мыслей и настроений. Оно могло принимать все
спокойно и объективно, таким, каково оно есть на самом деле. И в то же время это был я.
Как так могло случиться и почему в обычном состоянии я был так далеко от самого себя,
если голос и впрямь принадлежал мне, -этого я не мог объяснить. Во время экспериментов я
называл мою обычную личность «я», а другое существо -он». Иногда же, наоборот,
обыденную личность - «он», а другую - «я». Позднее я еще вернусь к общей проблеме «я» и
к пониманию «я» в новом состоянии сознания, ибо все это гораздо сложнее, чем простая
замена одного «я» другим. А сейчас попробую описать (насколько это сохранилось в моей
памяти), как этот «он» или это «я» смотрело на вещи, в отличие от обычного «я». Помню,
как однажды я сидел на диване, курил и смотрел на пепельницу. Это была самая
обыкновенная медная пепельница. И вдруг я по чувствовал, что начинаю понимать, что
такое пепельница; вместе с тем, с некоторым удивлением, почти со страхом я ощутил, что до
той поры не понимал ее, что мы вообще не понимаем самых простых окружающих нас
вещей. Пепельница вызвала во мне водоворот мыслей и образов. Она содержала в себе
бесконечное обилие фактов и событий, она была связана с бесчисленным множеством
вещей. Прежде всего с тем, что касается табака и курения. Это сразу же вызвало тысячи
образов, картин, воспоминаний. Затем сама пепельница -как она появилась на свет? И как
появились те материалы, из которых она изготовлена? В данном случае -что такое медь? И
как люди впервые ее обнаружили? Как научились ею пользоваться? Где и как была добыта
медь, из которой сделана эта пепельница? Какой обработке она подвергалась, как ее
перевозили с места на место? Сколько людей работало над ней или в связи с ней? Как медь
оказалась превращенной в пепельницу? Эти и иные вопросы об истории пепельницы до того
самого дня, как она появилась на моем столе... Помню, как я записал несколько слов на
листке, чтобы удержать в памяти хоть некоторые из своих мыслей. И вот назавтра я прочел:
«Человек может сойти с ума из-за одной пепельницы». Смысл всего, что я воспринял,
состоит в том, что по одной пепельнице можно познать все. Невидимыми нитями
пепельница связана со всеми вещами этого мира, и не только с настоящим, но и со всем
прошлым и со всем будущим: «Зная пепельницу, я знаю все». Конечно, это описание ни в
малейшей степени не выражает подлинного ощущения, ибо первым главным впечатлением
было то, что пепельница живет, думает, понимает и рассказывает о себе. Все, что я узнал, я
узнал от самой пепельницы. Вторым впечатлением был чрезвычайно эмоциональный
характер всех знаний, связанных с пепельницей. «Все живет! -сказал я себе в самой гуще
этих наблюдений. -Нет ничего мертвого; мертвы только мы сами. Если бы мы ожили хоть на
мгновение, мы почувствовали бы, что все живо, что все вещи живут, думают, ощущают и
могут разговаривать с нами». Этот случай с пепельницей напоминает мне другой, когда
ответ на мой вопрос был дан в виде весьма характерного зрительного образа. Однажды,
находясь в том состоянии, в которое меня приводили мои эксперименты, я задал себе
вопрос: «Что же такое мир?»
И сейчас же передо мной возник образ какого-то большого цветка, наподобие розы или
лотоса. Его лепестки непрерывно распускались изнутри, росли, увеличивались в размерах,
выходили за пределы цветка, затем каким-то образом вновь возвращались внутрь, и все
начиналось сначала. Этот процесс невозможно выразить словами. В цветке было
невероятное количество света, движения, цвета, музыки, эмоций, волнения, знания, разума,
математики и непрерывного, постоянного роста. В то время как я смотрел на цветок, кто-то,
казалось, объяснял мне, что это и есть «мир», или «Брахма», в его чистейшем аспекте и в
наивысшем приближении к тому, что существует реально. «Если бы приближение было еще
большим, это был бы сам Брахма, каков он есть», -промолвил голос. Последние слова
прозвучали своеобразным предупреждением, как если бы Брахма в своем реальном аспекте
был опасен, мог поглотить и уничтожить меня. Здесь опять-таки возникала «бесконечность».
Этот случай и символ Брахмы, или «мира», сохранившийся в моей памяти очень
заинтересовал меня, ибо объяснял происхождение других символов и аллегорических
образов. Позднее я решил, что понял принцип формирования разнообразных атрибутов
божеств и смысл многих мифов. Кроме того, этот случай обратил мое внимание на другую
важную особенность экспериментов, а именно на то, как мне сообщались идеи в необычном
состоянии сознания после второго порога. Как я уже говорил, идеи передавались мне не
словами, а звуками, формами, «схемами» или символами. Обычно все и начиналось с
появления «схем» или иных форм. Как упоминалось выше, «голоса» представляли собой
характерную черту переходного состояния, и когда они прекратились, их место заняли
формы, т. е. звуки, «схемы» и тому подобное, после чего следовали зрительные образы,
наделенные особыми свойствами и требующие подробных объяснений. «Брахма», видимый
в форме цветка, может служить примером такого зрительного образа, хотя обычно эти
образы были гораздо проще и имели что-то общее с условными знаками или иероглифами.
Скачать книгу [2.95 МБ]
Пирамида