лишь с кожемялкой, рога напоминают корни дерева, и чья борода, раздваиваясь, падает
до колен? Не к нему ли обращался он в своей молящей, надрывной, безотрадной песне-
заклинании, путешествуя в подземном мире? Не об этом ли говорил он, растравляя
свою шаманью тоску мрачными образами и немыслимыми видениями?
Черное игрище, трепетное.
Квадратное чугунное гумно;
Священная четырехгранная наковальня;
Черные шипы, непрестанно
Смыкающиеся и размыкающиеся:
Звучащий черный молот,
Гремящий черный мех -
Творение отца моего - Эрлика!
Место, обессиливающее больших шаманов,
А у дурных шаманов голову берущее.
Когда он в благоприятное время дает милость,
Тогда мы проходим это открытое место,
Место, где в неблагоприятное время
Человеческая голова берется.
Однако и ощущение от песни шамана-при всей необычности ее и даже своеобразии -
решительно отступает на задний план перед впечатлением от Песни Бубна. Да, это
последнее, собственно, осталось самым ярким и глубоким, хотя музыкальная культура
Алтая отнюдь не бедна. Мне приходилось слышать, как звучит комыс. Этот сращенный
из нескольких гнутых пластинок инструмент в момент исполнения вставляется в рот,
который служит ему меняющим объемы резонато-g ром. Звук комыса острый,
зуммерный - в нем проступает электромузыкальное начало, правда, лишенное особого
тембрового богатства и широты. Слышал я, как звучат топшуры, их пиччикато не
оставляет равнодушным; слышал современные алтайские песни - по радио, в
грамзаписи и просто в автобусе. Слышал уникальное по вибрационной технике
исполнение кайчи-оно по силе воздействия почти приближается к музыке бубна. И все-
таки первенство за ним... Узнав и прочувствовав Песню Бубна, трудно отделаться от
мысли, что во время старинных камланий не пляска и не речитатив шамана, не жертва
и не какие-то другие средства подчинения психологии группы одному играли здесь
главную роль. Основу-так думается-закладывал бубен. В нем искусство даровало
религии самое могущественное свое средство...
Вот лежит он, не умещаясь на узеньком ухабистом гостиничном диванчике, и ничего
особенного нет в его облике. Просто довольно большой плоский барабан, с одной
стороны открытый. Портрет его индивидуальности может быть сведен к нескольким
фразам. Кстати, "индивидуальность" тут не произвольное слово. Для камов не было
"бубна вообще" - был поименованный оленем, беркутом, конем крас-норечивейший
помощник. Так вот, лицевая сторона "моего" бубна - это натянутая на деревянный
каркас кожа марала, темно-серая, с едва ощутимыми рытвинками; с изнанки она
бледно-желтая, в коричневых разводах и пятнах. Тыльная сторона бубна уже
содержательна, симво-лична. Этот инструмент принадлежал, по-видимому, небогатому
хозяину: 25-30 полосок материи, спадающих вниз, линялые, вытертые, явно "бедные".
Несомненно, бубен долго и честно служил своему каму - ручка отполирована до
гладкости, до теплого естественного цвета лиственницы. Ручка - она же "тело" идола,
духа. Того, что поглядывает сейчас на меня из своей музыкальной пещеры, не назовешь
торжественно кормосом, это скорее идоленок. Это не дух карающий и грозный, а
простодушный и наивный. Плоское овальное личико его с латунными глазками-
бляшками, латунью же обшитым лбом до макушки, ровным носиком и маленьким
ртом, полумесяцем рожками вниз, - лицо это смотрит на мир с детской простотой и
даже испугом. Тщедушное тельце с обрубленными выше локтей ручками и
коротенькими ножками, наподобие двурогих деревянных, укороченных на три четверти
вил, свидетельствует об аскетическом воздержании и смиренномудрии. Как скрипка
немыслима без смычка, так и бубен без орбы, проще говоря - колотушки. Она сделана
из снятой с лисьей лапки кожи, натянутой на утяжеленную чем-то металлическим
деревянную колодку сантиметров двадцать пять длиной, рыжеватая шерсть местами
вытерта от усердной работы, вид у колотушки облезлый и несолидный.
Но колотушку я в руку сначала не беру. Просто потрагиваю натянутую кожу бубна
двумя пальцами. Полный солнечных лучей, бубен теперь не остается равнодушным
даже к этому легкому пощелкиванию: он довольно погуживает в ответ на слабую
дробь. Серьезно ли он реагирует? Нет, по-видимому, все же из чистой вежливости, не
проявляя и малой толики своей настоящей силы. Нетрудно предположить, что
повествовательные, непафосные эпизоды камланий сопровождались таким вот тихим
дрожанием. Но и они не были пустыми паузами; нервное возбуждение присуще каждой
модуляции бубна.
А вот орба, ластясь, прильнула к серой упругой щеке. Не удары, а поглаживания -
бубен отвечает на них глуховатым нутряным баском, сразу растекающимся вверх и
вширь. Меняешь секторы удара, не усиливая его, - и голос меняет регистры,
тональность и как будто обретает движение. Небольшое смещение ударной плоскости
направляет голос бубна немедля лететь в другую сторону - возникает
стереофонический эффект. Рокочущее эхо заполняет углы комнаты, перемещаясь
упругой спиралью, следует за круговращением руки...
Теперь пора кульминации. Орба уже не гладит стертую кожу, гуляет по ней все
быстрее и быстрее, повелевая глаголить. И мощное таам-таам-таам несется в ответ.
Звуки, полные грозовой раскатной ярости, - хлынувший, мигом рьиащий,
развернувшийся водопад, величественный и непреложный в своем устремлении. Он
адресуется прямо к телу, к плоти. Чувствуешь, что кровь циркулирует иначе и сердце
бьется живее, поддаваясь этому все пронизывающему тембру. Гипнотически насыщает
бубен тело своим дрожанием, непререкаемо подчиняет себе волю; это купол, сфера, в
которую ты втянут; эти звуки заключают в себе абсолютную власть... Безудержный,
неистовый, свирепый глас; это уже не музыка, не шум, не гром, а магия.
Музыкальный инструмент? "Помощник" шамана во время мистерии и в то же время
командующий всем этим парадом? Произведение человеческого таланта? Да, все это
так. Бубен создан руками мастера, и ему уготована участь необыкновенная. Внимая его
рокоту, видишь иные картины, иные пространства. Чувствуешь: такие звуки могли
сдавить воедино необъятную людскую массу, сдернуть ее с места.
И это в руках невежды так показал себя бубен. Какие же глубины, какие же богатства
звучания открылись бы в нем, вступи он в творческий контакт с мастером?.. Нечто
загадочное, дразнящее воображение есть во всем этом-ив том, как необыкновенно
раздвинулась возможность музыкального инструмента, и в какой-то особой
"философии звука", наконец, в материальной природе этой вещи, готовой слиться с
человеческой психикой. Да: нечто загадочное и... общечеловеческое. Африканский
тамтам, снискавший славы не в пример больше, с помощью своего мастера умеет
говорить. Т. е. выражение "говорящие барабаны" употребляется вовсе не в переносном
смысле, не в образном значении и не в параллель с "языком" азбуки Морзе. Нет, они
произносят именно слова, фразы и целые монологи, отсылая их миль на двадцать куда-
нибудь вниз по течению Конго. Эти барабаны, из колоды долбленные и кожей
слоновьего уха обтянутые, малые и великие, совсем разные, берут на себя, таким
образом, функции человеческой речи. И не только: они мастерски подражают рыку
Тэги:
Колдовство Чёрная магия
Скачать книгу [0.51 МБ]
Пирамида