медведем и гиеной. Это совсем рядом, в здешней округе, выводил когда-то
негнущимися пальцами облаченный в шкуру охотник свои первые эскизы на
шероховатых скальных плоскостях. Камни Алтая хранят их. Хранит материальная
летопись Алтая и древние рунические надписи, высеченные на "каменных бабах", на
бронзовых зеркалах, в которые взглядывали модницы отдаленного прошлого. Ранние
кочевники Алтая блеснули оригинальным искусством скифского типа; они работали
олово, золото, бронзу, железо, дерево, бересту, рог, кожу, войлок, конский волос; они
знали чеканку, инкрустацию, изображение литьем; знали барельеф, силуэтный рисунок,
живопись, круглую скульптуру, изображение на предмете с хитрым смещением
пропорций, криволинейный орнамент. Многое из этой роскоши проглотили курганы, в
том числе знаменитые Пазырыкские. Сейчас свои богатства они отдали музеям. По
этим просторам проходили орды многочисленных завоевателей: монгольская конница
рыла копытами землю, натягивался лук из рогов козла, посылая стрелу на 800 метров...
Знал я также, что Горный Алтай - зона древнейшего по своим корням язычества,
приоритет которого пытались опровергнуть и ламаизм, и христианство, и некоторые
другие религиозные доктрины позднейшего изготовления. Здесь, на Алтае, недавнем
прошлом располагались целые гнезда шаманских кланов. Известный этнограф
профессор А. Анохин в начале нашего века составил своеобразную карту шаманских
расселений по бассейну Катуни и ее притоков.
Итак, прошлое, насыщенное всевозможным историческим материалом. Помнит ли о
нем век нынешний?
Длинная, пылящая под колесами машины улица с рядами палисадников ведет к центру
Горно-Алтайска. Здесь уже каменно-кирпичная часть города, впрочем, тоже
уснащенная немалым числом добротных бревенчатых строений: черты Улалы
проступают и сегодня. Несколько особой жизнью живет только главная площадь
города. Она составляет правильный асфальтированный четырехугольник, обнесенный
административными и общественными зданиями. Игрушечный сквер уголком лепится
к площади, открывая негустые ряды строго темнеющих лиственниц. Прозаическая
простота этого места хороша. Площадь подчеркивает то, что и должна подчеркнуть:
ровное донышко огромного чашеподобного овала с нежным, вечно-салатовым
лесистым верхним краем. Взгляду тут есть где разметнуться: ближайшие холмы-горы
его не затормаживают, он невидимо переваливает их и хочет лететь дальше. Круговая
панорама застыла в покое, но покой этот мнимый. Ее плоскости, выпуклости, подъемы,
уступы, ущелья, складки - вся эта бугрящаяся масса словно бы незримо колышется,
сжимает и раздвигает пространство. Это скопище зеленой плоти, округлыми толчками
достигающей неба, тянет к себе, будто срывает тебя с земной точки опоры. Ощущение
это оставалось постоянным во время моего коротенького путешествия по Алтаю, хотя и
нарастало, обостряясь.
Теперь, вспоминая в подробностях свою поездку и прочнее сознавая то, что раньше
только мерещилось, вижу, каким обязательным и непременным было это чувство в
горах Алтая. Оно оказалось тем неожиданным подарком, которого не готовятся
получить какие-нибудь наезжие гости, отправляясь в признанную страну сказок; они
все время ждут сюрпризов, нацеливаются на экзотику, ищут ее проворным взглядом,
сразу не находят, но почему-то не остывают: видно, необычное уже овладело ими
исподволь, руководит их радостью изнутри, уже как-то по особенному хорошо им,
продолжающим рыскать в поисках разных хитрых диковинок.
Во время автобусного перегона Горно-Алтайск-Усть-Кокса не раз приходится
одолевать горные перевалы. И вот, добравшись до них, можно наблюдать занятную
картинку: стоит, притулившись среди кустов и своих соседок, карликовая березка, но
какая-то странная, на себя совсем не похожая. Приглядевшись, замечаешь - вся она
увешана, опутана, оплетена множеством разноцветных тряпочек и лоскутиков материи;
их не десятки, а сотни - целая сеть наброшена на деревце. Как и почему она появилась
здесь?.. Это пеший или конный алтаец, одолевая перевал, находит время подвязать к
веткам свой флажок и тут же окропить зелень русской водкой или аналогичным
национальным составом - арачкой. Это знак благодарности и признательности, как
сердечной приязни и надежды: надо ублаготворить, ублажить гору за то, что она
позволит взойти на себя. Ведь высота коварна, надобно ее чувствовать, надобно
относиться к ней с почтением и пиететом (помимо прочего, возбраняется шуметь и
кричать в горах, дабы не озлобить обитающих тут духов). Между прочим, обычай этот
имеет вполне реальную жизненную основу. Ведь, как могли веками наблюдать
алтайцы, губительные снежные обвалы и камнепады зарождались порой от громкого
крика человека или зверя.
Исходное - многовековой опыт жизни, роматизированный языческой сказкой; исходное
- бесхитростное поверье о том, что горы живут, как люди. Хан Алтай долго
преследовал богатыря Борбыгана, пытавшегося бежать от него с любимой дочкой
Катунью; не успел довести до конца своего дела могучий удалец, окаменел и стоит
теперь печальный, одинокий, далеко выдвинувшись вперед, первым попадая в поле
обозрения тех, кто едет к Алтаю со стороны Бийска. Мифология пролагает длинные
свои сюжеты, строит бытовую шутку или анекдот. Отчего две сестры-горы рядом стоят
- на одной кишмя кишит всяческой живности, а другая пуста? От того, отвечают
алтайцы, что одна другой все это в карты проиграла... Горе поклонялись как
могущественному божеству, впрочем, равно как небу и солнцу, озеру и огню, на Алтае
выработалась одна из классических форм язычества. И, разумеется, приведенные
сюжеты относятся к самым верхним его пластам, самым внешним чертам. Религиозные
верования алтайцев разветвлялись в систему куда более сложную (точнее говорить о
нескольких системах).
Существовало, например, весьма стройное учение о душе - душа признавалась
двойственной, составленной как бы из двух частей: высшей и низшей. Первая,
собственно, и делала человека человеком, но, как ни странно, без нее довольно долгое
время можно было обходиться, ибо наличествовала еще "тын" - "жизненность". Эта
последняя присутствует и у растения, и у животного, обеспечивает связь первой души с
телом у людей. Этимологически "тын" восходит к "тынып"-"дышу", "дыхание". "Тын
тибектный" - "душа, как щелчинка". "Твоя душа пусть сделает щелчок", т. е. как бы
порвется, щелкнув. Опыт врача и жреца - их функции сливались на Алтае - проступает
за этими религиозными иллюзиями. Более фантастичны теории алтайцев о принципах
мироустройства. Несколько необходимых слов об этом.
Два начала управляют всем сущим: Ульген (доброе) и Эрлик (злое). Два эти существа,
наподобие бога и дьявола, находятся между собой в постоянных коллизиях, они имеют
широкий штат потомков, последователей, слуг. Ульген сердечен до бесхарактерности -
его можно уважать, но особенно рассыпаться перед ним все же смысла нет.
Беспощадный и алчный Эрлик насылает из своей преисподней мор, голод, болезнь, и
его удовлетворяет только серьезное внимание к своей персоне, только полноценные
жертвы и развернутые, сценически безупречные камлания. Камлание-дело шамана, его
мистерия, театральное общение с потусторонними силами, расписанное до мельчайших
подробностей, - речевых оборотов и жестов. Действо камлания предполагает особенное
экстатическое состояние, когда шаман с помощью бубна (или, точнее, на нем, как на
волшебном символическом скакуне) путешествует в запредельной стране духов,
извлекая оттуда рекомендации и советы для практических нужд тех, кто его
делегировал. Ведь шаманом мог стать далеко не каждый. Тут должны были быть
предпосылки-и общественные, и генетические (задатки отца, деда, прадеда). Но и того
Тэги:
Колдовство Чёрная магия
Скачать книгу [0.51 МБ]
Пирамида