мало. У настоящего шамана должна была существовать - это устанавливалось при
встрече с Эрликом - уникальная, нестандартная, лишняя косточка (ортоксеок). Только
такой кам пользовался истинным авторитетом, только он умел толково прорицать,
ловить воров, врачевать, Доставлять квалифицированные метеорологические сводки,
объявлять виды на урожай и охоту. Ученые подтверждают, что в организме кама,
который по-настоящему сознавал себя чудотворцем и волхвом, и на самом деле
пряталась какая-то аномалия - либо эпилепсия, либо расстройство психики, либо что-то
еще.
Религия-мистифицированная форма отражения действительности. Но мифы религии,
выстраиваясь в воображении совершенно определенного народа, включали в себя
непременно и национальный элемент. Тут как два сообщающихся, не равных по объему
сосуда; без этого религия, противостоящая жизни народа, не получала бы никакой
силы, никакой почвы под ногами. Для того чтобы успешно камлать, надо было знать
аудиторию, ее психологические наклонности, привычки и потребности. Надо было
владеть искусством воздействия на душу сопле* менников. Иван Катаев писал:
"Религия на Алтае успешнее, чем где бы то ни было, прикидывается искусством". Это
было сказано в 30-х годах нашего века, и сказано глубоким знатоком Алтая.
Разумеется, как и всякому искусству, шаманству нужна была система изобразительных
средств и вдохновение артиста. Из многих уст и по разным поводам слушал я истории о
выдающихся камах-они будто бы владели телепатией и гипнозом, верили в то, что
творят чудо. Истории эти по характеру своему иногда весьма близки к реальности,
иногда совершенно фантастичны.
Шаман в присутствии изумленных зрителей мог терять глаза, а потом безболезненно
вставлять их, мог насильственно, через ухо, напоить арачкой человека, и тот пьянел;
мог отрастить у себя на плечах кедры в 1,5-2 метра длиной - обычный, так сказать,
иллюзион, волшебство гипнотизера-фокусника.
А вот события уже совсем легендарные. Давным-давно кем-то и когда-то задумано
было сжечь трех-четырех шаманов, обитавших в какой-то деревне. Всех их связали,
кинули в костер, но, по счастью, оказался среди них один выдающийся кам, способный,
подобно гоголевскому черту, вылететь, ввиду неожиданной опасности, через трубу. Он,
будто, и спас остальных, чудесной своей силой охраняя их от пламени. Бытовое мнение
о всемогуществе этих жрецов-чародеев, видимо, порождало обратную реакцию. Это
уже достоверный факт, что наивная вера в свое волшебство приводила иногда шаманов
к трагическому финалу. В порыве экстаза им требовался подчас настоящий полет, им
непременно нужна была высота (шестым чувством она живет, наверное, в каждом
алтайце). Далекие от намерения подурачить зрителя, они взбирались на кедр или
высокую скалу и разбивались насмерть.
Главные художественные средства шаманов - пение и танец. С бубном в руках,
облаченный в специально изготовленное платье, позванивая подвесками, бубенцами и
колокольцами, переливаясь всеми цветами радуги, кам входил в круг и одним своим
видом вызывал восхищение. Он вел свою музыкально-литературную композицию,
используя все средства пластической выразительности. Но ему потребны были
средства воздействия еще более сильные... Психологическая кульминация камлания -
жертва коня. Нетрудно по рассказам и описаниям восстановить это отвратительное,
ужасное зрелище - именно ужасное, потому что принесение жертвы превращалось в
долгую и мучительную пытку... Морда коня накрепко перетянута ремнями, и восемь
дюжих парней, по двое на каждую ногу, веревками растягивают, разрывают,
распластывают бедное животное. В довершение всего жердью ему ломают хребет. Без
звука протекало это мучительство, и ни капли крови, ни капли жидкости не должно
было пролиться на землю. А если такое все же происходило - значит, жертва была
неугодна Эрлику, ритуал повторялся сызнова. Естественно, что мясо даром не пропада-
ло>-оно отправлялось в желудки зрителей... По поводу этого давнего зверского
обыкновения у меня разгорелся длительный, обстоятельный спор с Борисом
Хотьметьевичем Кадиковым. А Борис Хотьметьевич- крупный авторитет в этих
вопросах. Впрочем, все по порядку. Сперва надо представить читателю его самого...
С Борисом Хотьметьевичем Кадиковым я познакомился еще в Бий-еке, в
краеведческом музее, где он состоит в должности старшего науч-р>го сотрудника, и те
два дня, пока был в городе, не мог оторваться от oнего. Причина проста: если нужно
искать человека, для которого история суть живая жизнь, для которого она-самая яркая
современность, а день бегущий столь же несомненно приписан к летописным
страницам истории, то это Кадиков. Если надо искать бессребреника и чистейшего
энтузиаста своего дела, то это опять Кадиков, служащий в музее за 80 рублей в месяц,
владеющий материалом, по крайней мере, на три полновесные диссертации, но не
имеющий педантичной расчетливости для их оформления.
Вот он стоит в своем кабинетике, набитом книгами,-испытующе глядят серые глаза, он
спокоен, невозмутим, но будто настороженно спружинился. Затем легким движением
сбрасывает коричневый берет, как сбрасывают кепку, садится на стул, и отомкнулась
короткая смелая улыбка, и вдруг заметны стали звездочки-оспинки на крутом носу. Он
расчесывает русые, гладкие, по-горьковски отброшенные назад волосы, и что-то
мальчишески независимое выступает в нем, что-то от птенцов республики ШКИД.
Он заговаривает, и речь его нарастает быстрыми, азартными толчками, но остается при
этом плавной и совершенно последовательной. Рассказ его немедленно подключает к
себе слушателя, заставляет пережить воочию то, что случилось когда-то с автором или
просто было им прочитано. Сам Кадиков сразу же входит в действие, тело его
незаметно повторяет повествование, усиливает его, взмах правой руки, сжимающейся в
кулак, ставит последнюю энергичную точку во фразе. Видно, что ему обязательно
требуется собеседник, еще один мыслимый соучастник событий; увлекая, Кадиков еще
больше увлекается сам; он человек одержимый.
Цепкая память Бориса Хотьметьевича держит при себе разнообразнейший ворох
сведений об Алтае и алтайцах. Но нет в этом ничего, напоминающего копилку знаний.
Все, что Кадиков пережил, усвоил и накопил, он прекрасно чувствует, он приобщил к
своему эмоциональному миру. Он глубоко вжился в культурно-историческую
традицию Алтая и, если угодно, своим собственным опытом, по-новому утверждает и
продолжает ее. То, что он рассказывал о замеченном и пережитом, помогало пройтись
заранее по глухим уголкам Алтая, просмотреть с помощью какого-то волшебного
фонаря ряд выпуклых, рельефных картин; то, что он говорил о сделанном и
придуманном, в нем лично помогало открыть крупицу тех нравов и устоев, которыми
примечательна жизнь этой своеобразнейшей горной страны.
Вот одно из бытовых и просто забавных, на первый взгляд, приключений Бориса
Хотьметьевича, на самом деле перерастающее во вполне законченную новеллу - даже с
несколько дидактическим финалом.
Путешествовал Кадиков летом 1961 года вместе со студентами-практикантами в
поисках новых наскальных рисунков. Решили остановиться на отдых возле села
Мендурсокон. Был в этой компании принят веселый обычай: любили зажигать на всю
ночь костер-гигант, костер-великан. Вообще очень любили огонь... И горючим
материалом часто служила резина, например покрышки, брошенные нерачительными
водителями машин. Попалось им и тут большущее колесо от самоходного комбайна.
Хотели было пустить его в дело обычным порядком, но тут осенила чью-то голову
мысль: решили, запустив горящее колесо с верхушки горы, устроить себе
феноменальный фейерверк. После долгих усилий, пыхтя и порой отчаиваясь, подняли
Тэги:
Колдовство Чёрная магия
Скачать книгу [0.51 МБ]
Пирамида
