я, Курумо, сильнейший и величайший из Майяр! М королем Майяр
стану я, как Манве -- Король Валар!
Но когда Курумо приблизился к Мелькору, примериваясь, как лучше
начать работу, ему показалось, что взгляд Проклятого пронзил его, как
клинок.
Глаза, обжигающие огнем и пронизывающие холодом.
Глаза, видящие незримое другим, проникающие в глубины сердца, в
самые сокровенные мысли.
Глаза, которым открыто прошлое и будущее.
Всевидящие глаза.
И, чтобы подавить ужас, охвативший его, Курумо заговорил -- зло,
ненавистно, безудержно:
-- Ну что же, Враг Мира? Страшно? Проси о пощаде, умоляй, ползай
на брюхе, как побитый пес -- может, тебя еще и пощадят! Воистину, ты
-- раб Валар! Как ошейник -- не беспокоит? Скажи-ка, всевидящий, а
такой конец своего пути ты предвидел? Теперь-то уж ты заплатишь за
все. Довольно мы возились с тобой, слишком уж много ты видел --
посмотрим, что сможешь ты увидеть теперь! Что ж ты молчишь? Язык
отнялся от страха? Зови своих прислужников -- а вдруг они спасут тебя?
Или струсят, как твой раб Саурон? Ведь он бежал, бросил тебя, и сейчас
отсиживается где-нибудь, и смеется над тобой, и нет ему до тебя дела!
Ничего, и он тоже еще приползет к нам, будет вымаливать прощение,
ноги целовать -- жаль, вот только ты этого не увидишь! Ты же считаешь
себя равным Единому -- ну, так яви свое могущество, освободись от
цепей -- и весь мир будет у твоих ног! Не можешь? Почему? Молчишь?
А-а, гордость не позволяет разговаривать с нами, ничтожными: ты же
как-никак Властелин Мира! Ведь ты так себя называл? Надеюсь, корона
пришлась в пору тебе? Ты доволен? Ну, отвечай! Молчишь? Ничего,
ничего, сейчас заговоришь -- я заставлю тебя!
"Глаза... какая боль!.. Глаза мои...Я ничего не вижу... Я ослеп...
Неужели мало того, что они уже сделали со мной... Как... больно..."
Падение в стремительный затягивающий водоворот черной
раскаленной пустоты, жгучей пылающей боли...
Они мстили ему -- мстили с беспощадной трусливой жестокостью --
беспомощному, полумертвому.
"Арда... Я никогда не смогу вернуться: вне жизни -- вне смерти --
скованный -- слепой... Слепой?! Вот она, кара... самая страшная: не
видеть, никогда не увидеть больше этот несчастный, жестокий,
проклятый, благословенный мир... какая боль... не видеть... не видеть...
Нет!!"
И любовь к этому миру, бившаяся в истерзанном сердце
Возлюбившего, оказалась сильнее боли, сильнее слепоты. И он снова
прозрел.
Курумо отскочил в сторону, лицо его передернулось: кровь
Проклятого, забрызгавшая бело-золотые одежды Майя, жгла его, как
жидкое пламя, как кислота. Он еще раз взглянул на проклятого,
наклонившись к его лицу, словно хотел полюбоваться своей работой --
и отшатнулся, не в силах подавить звериный ужас, не в силах сдержать
безумный вопль.
Смотревшие на него пустые страшные кровавые глазницы были --
зрячими.
...Его отпустили. Он поднялся сам: никто не помогал ему. Валар
отводили глаза. У Ауле дрожали руки.
Он покинул чертоги Кузнеца и пошел вперед. Он знал, куда идти, и
никто не смел подтолкнуть его -- никто не смел коснуться его; он был
словно окружен огненной стеной боли. И тяжелая цепь на его
стиснутых в муке руках глухо мерно звякала в такт шагам.
Выдержать.
Он оступился, но выпрямился и снова пошел вперед.
Не упасть. Не пошатнуться. Выдержать. Не закричать.
Только... Нестерпимо болела голова, сдавленная шипастым
беспощадным раскаленным железом, и из-под венца медленно ползла
кровь -- неестественно яркая на бледном лице.
Алмазная пыль забивалась под наручники, обращая ожоги на
запястьях в незаживающие язвы; и страшной издевкой казалась его
королевская мантия, усыпанная сверкающей алмазной крошкой --
словно звездная ночь одевала плечи его. Сияющая пыль была всюду,
она налипла на пропитанное кровью одеянье на груди, и он воистину
казался Властелином Мира -- в блистающих бриллиантами черных
одеждах, в тускло светящейся высокой короне; и ярче лучей Луны были
седые волосы его.
Стражи и палачи его казались сейчас почтительной свитой
Повелителя, покорно следующей за ним.
И шел он, гордо подняв голову.
Высокий железный ошейник острыми зубцами терзал кожу на шее и
подбородке; он не смог бы опустить голову: даже если бы захотел.
И шел он медленно, как и подобает Властелину.
Боль в разрубленной ноге не отпускала, он ступал словно по лезвиям
мечей, и рвущей болью отдавалось каждое движение, каждый шаг.
И склоняли Валар, и Майяр, и Эльфы головы перед ним.
Никто не смел взглянул в его лицо.
Изуродованный -- был он прекраснее любого из них, израненный --
сильнее любого из них, скованный -- величественнее любого из них.
Каждый вздох резал легкие: пыль, пыль, пыль...
Равнодушный, немеркнущий, вечный, ослепительный, мертвенный
свет, отвесно падавший вниз, отражавшийся в тысячах крошечных
зеркал, бессчетными иглами впивался в зрячие глазницы.
Выдержать.
Выдержать.
Выдержать.
Внезапно он услышал, как почти беззвучным шепотом кто-то
окликнул его:
-- Мелькор...
Здесь он давно уже был для всех Морготом, Черным Врагом Мира.
Никто в Валиноре не называл его -- истинным именем. Никто, кроме...
Мелькор замедлил шаг и обернулся на голос.
Властители Душ, Феантури. И рядом -- сестра их, Ниенна. Она-то и
окликнула Мелькора. Почему-то хотелось ей взглянуть в глаза ему.
Она вскрикнула и подалась вперед:
-- Брат мой...
Пирамида