любовь к Учителю, свою верность, свою тоску.
-- Уходи.
Саурон упрямо покачал головой:
-- Я не уйду. Я не оставлю тебя.
"Это мука -- невыносимая, невыносимая... сердце отказывается
подчиняться холодным доводам разума. Только я виноват в том, что не
оставил тебе другого выхода... вот, сердце твое на ладонях моих,
Ученик; ч т о делаю я?!.."
-- Ты дал клятву, -- медленно, тяжело заговорил Мелькор, -- Отныне
нет Арде иного Хранителя, кроме тебя. На Восток войска Валар не
пойдут. Здесь останусь я один. Уходи, спасай тех, кого можно спасти.
Только ты -- защита им, Гортхауэр. Больше ни чем ты не сможешь мне
помочь.
"Это мука -- невыносимая, невыносимая... сердце отказывается
подчиняться холодным доводам разума. Я знаю, ты прав, ты снова прав,
Учитель -- как всегда и во всем... Но я не могу так, не хочу... вот, сердце
мое на ладонях твоих, Учитель; делай ч т о хочешь... но отдать тебя --
им -- на расправу?!.."
-- Нет, Учитель! -- простонал Гортхауэр, впервые -- вслух -- назвав
Мелькора т а к. Сколько раз рвалось из сердца это слово, но когда
смотрел в холодное властное лицо, губы сами произносили:
Повелитель. Знал ли, что за стальной броней всевластной воли -- душа,
ранимая, истерзанная? Нет; не смел даже подумать.
"Ученик мой... не надо, прошу тебя... нет никого дороже тебя... Я ведь
люблю тебя, и я -- твой палач..."
-- Исполняй приказание, ибо сейчас я имею право приказать и сделать
выбор -- за тебя!
"Какие глаза... молящие, беспомощные..."
-- За что, зачем ты гонишь меня, Учитель? Если мы победим -- то
победим вместе...
"Ты и сам знаешь, что этого не будет, Ученик..."
-- ...если же нет...
-- Уходи. Возьми меч. Возьми Книгу. Иди.
"Ученик мой!.."
"Учитель мой!.."
-- Нет... -- Саурон закрыл лицо руками.
И тогда Мелькор рывком поднялся с трона и заговорил -- холодно и
уверенно.
Он почти не слышал, ч т о говорит. Собственный, словно издалека
идущий голос казался чужим. Ненавистным. Он перестал ощущать себя
-- он был болью, клубком обожженных нервов, он ненавидел себя --
люто, страшно.
...Слова -- как иглы, как вбитые гвозди... Саурон не мог потом
вспомнить, ч т о говорил его Властелин. Помнил только одно: каждое
слово Мелькора пронзало его, как ледяной клинок, и он корчился от
этой невыносимой боли, обезумев от муки, и только шептал
непослушными губами: "За что, за что..."
Мелькор смотрел в лицо Майя: широко распахнутые страданием
невидящие глаза.
"Ученик мой..."
Без воли, без чувств.
И, наклонившись к самому лицу Гортхауэра, Мелькор тихо
проговорил:
-- Ученик мой, Хранитель Арды... прости меня, прости, если можешь,
прости за эту боль... Арда не должна остаться беззащитной, понимаешь?
Только ты можешь сделать это, только ты -- Ученик мой,
единственный... Возьми меч. Возьми Книгу. Это сила и память. Иди. Ты
вспомнишь это -- когда все будет кончено. Я виноват перед тобой -- я
оставляю тебя одного... Прости меня, Ученик, у меня больше нет сил...
Прощай...
А потом Мелькор поднял Саурона за плечи и, глядя в глаза, жестко
проговорил:
-- Уходи.
-- Да, Властелин, -- беззвучно ответил Майя. Он вышел. И не видел,
как за его спиной опустился на колени Мелькор. Не видел, как
мучительно исказилось его лицо. Не видел молящих, отчаянных, сухих
глаз, утонувших в темных полукружьях.
Не видел беспомощно протянутых рук -- то ли благословение, то ли
мольба.
Не слышал глухого стона: "Ученик мой..."
...Он поднялся и вслепую медленно побрел к трону.
"За что, зачем ты гонишь меня, Учитель?.."
И -- те четверо, кому он не мог приказывать. "Мы на твоей стороне,
Великий Вала. Мы остаемся..." "...Я не уйду. Я не оставлю тебя..." "Они
сделали выбор... они умрут -- они не вернутся в Валинор. А тебя я
караю жизнью, Ученик мой... Ничего, кроме боли, не дал я тем, кому
отдано мое сердце... я заслужил вечную пытку... будь я проклят... не
могу больше... не могу... простите меня... нет мне прощения..."
Он стискивал седую голову руками; слезы жгли его глаза.
"Ученик мой... ч т о я сделал?!.."
Он рванулся -- догнать, остановить.
"Я не могу так, не могу, пусть остается... Останься!.."
Нет. Рухнул в черное кресло.
Опустил голову. Ничего не изменить. Все кончено.
...Он шел на Восток, унося Книгу и меч.
Он что-то говорил, не слыша себя, не помня своих слов. Ему
повиновались. Он вел людей: ничего не видя вокруг, он шел вперед.
Беспамятство.
И в ушах его звучал приказ-мольба: "Уходите! Уходите!.." Больше он
не помнил ничего. Как черная стена. А потом, когда прошло оцепенение
и память с беспощадной, неумолимой жестокостью вернулась к нему,
он продолжал идти вперед, стискивая зубы и повторял, повторял,
повторял про себя с решимостью обреченного: "Я вернусь. Я исполню и
вернусь. Я успею -- должен успеть."
Он старался уверить себя в этом, но боль железными когтями
впивалась в его сердце: этого не будет.
А потом началось страшное.
Боль раскаленным обручем стиснула виски, боль вгрызалась в
запястья, боль мучительно жгла глаза, боль была везде, он сам стал
болью, и перехватывало горло -- он не мог кричать, только стонал,
Пирамида