соизволил заинтересоваться Джим, высовывая смуглый нос в окошко и с удивлением разглядывая
незнакомый пейзаж.
— Наконец-то ты заметил, — раздраженно проворчал Гарри. — Угадай с трех раз.
— У меня не такая богатая фантазия, — засмущался джинн.
— Да ладно, Гарри! — не выдержал Рон, вскакивая с пола. — Не будем вилять, Джим, все очень
плохо! Знаешь, какой сейчас год?
— Э-э-э, хозяин, кажется, говорил что-то про тысяча девятьсот…
— Ни фига! Тысяча девяносто шестой! — заорал Рон.
Джимова челюсть от неожиданности отвалилась настолько, что стали видны гниловатые зубы
любителя восточных сладостей.
— Как это?
— Вот так, — прошептала Сьюзен. — Джим, скажи, ты сможешь вернуть нас назад? Назад в наш
год?
— Нас всех, то есть, сто пятьдесят два человека, — быстро поправила ее Гермиона.
Джамаледдин сел на пол, выпучив глаза. Видно было, что эта просьба его огорошила сильнее, чем
все остальные желания, которые он выполнял в своей жизни. Ребята умоляюще смотрели на него, пока
Джим задумчиво ковырял пуговицы на своем модном пиджаке, не поднимая глаз на своего хозяина и
его друзей.
— Ну что, Джим?! — нервно спросил Гарри. — Берешься за такое желание? Джим, пойми, нам
отсюда никак иначе не выбраться. Мисс Эвергрин уже перебрала все возможные варианты. Она ничего
не говорит нам, ободрить пытается, но мы же не маленькие, Джим, мы же понимаем, что это не в ее
силах! Нам больше никто не может помочь, кроме тебя! Джим, пожалуйста, скажи, что ты…
— Нет, — четко сказал Джамаледдин, все еще не глядя на Гарри. Его руки оставили в покое
пуговицы и перебрались на обшлага рубашки. — Я не могу, хозяин. Это и не в моих силах тоже.
— Как, не можешь? — прошептала Сью. По ее щекам против воли потекли слезы.
— Я не обладаю таким могучими силами, о мой великолепнейший и суровейший хозяин, — тихо
пробормотал Джим. То, что он не выл и не катался во прахе перед Гарри, сказало юноше куда больше,
чем беспорядочные извинения и трагические завывания. — Для того чтобы перебросить в прошлое
одного человека, каким бы могучим волшебником он ни был, требуется не много волшебных
способностей джинна. Но на сто пятьдесят человек у меня не хватит никаких усилий, — Джамаледдин
Кудама-ибн-Омар-ибн-Алим-абд-аль-Азим оглядел шестнадцатилетних подростков с таким
выражением на узком темном лице, словно был готов расплакаться. И он не шутил.
Гарри стало страшно: Джим был сейчас как никогда искренен. Этот путь, последний путь домой,
был для них закрыт. Гарри привалился к холодному каменному узору на сундуке и закрыл глаза.
Навсегда. Навсегда здесь.
Это был приговор.
Он почувствовал, как ладонь Сьюзен отбрасывает челку с его лица, почувствовал, как она
приникает щекой к его плечу, притянул ее к себе и обнял. Сквозь приоткрытые веки он видел, как
Джим положил руки на плечи Рону и Гермионе.
Когда на следующий день Гарри стоял в толпе гриффиндорцев и видел, как правитель Куно
Глендэйл соединяет руки Валери Эвергрин и своего сына, перевязывая их жгутом из травы и цветов,
по его щеке предательски прожурчала слеза. Эта помолвка показалась Гарри началом конца. Валери
была как никогда красива. В светло-сером платье с удивительным орнаментом из серебряных цветов и
жемчужных листьев, она казалась меньше, точно стала ростом почти со своего будущего мужа. Глориан
гордо держал ее за руку. Он, казалось, был единственным из Древних, на чьем лице были написаны
какие-то эмоции. Остальные Эльфы молча стояли вокруг, наблюдая за тем, как Куно шелестит что-то на
языке Древних, как Глориан кивает в ответ и отвечает что-то, — Гарри не слышал, что, — как Валери
оглядывается на сухую фигуру профессора, как тот приближается к священному камню, — черное на
черном, — и вполголоса своим знакомым раздражительным тоном бурчит какие-то слова, разматывая
сноп цветов и травы и набрасывая его на плечи Валери. И после, когда Валери вслед за Глором
положила руку на камень, Снейп тихо отошел в толпу слизеринских второклассников, во все глаза
пялившихся на удивительную церемонию. Он, единственный из всех пришельцев, несмотря на холод и
выпавший ночью снег, был все в том же старом черном плаще и потертом сюртуке. Лицо у него было
синее от холода, но выглядел профессор Алхимии так, точно был готов выдержать все на свете, только
не то, что он сейчас видит перед глазами.
Вот почему Эльфы согласились, чтобы Северус Снейп остался, хотя они чувствуют, что с ним
что-то не так, подумал Гарри. Нужен был кто-то со стороны Валери Эвергрин, кто-то старший, чтобы
возложить на ее плечи эти проклятые цветы — соблюсти этот чертов ритуал. Гарри внезапно понял,
что, несмотря на то, как он уважал Глориана Глендэйла, сейчас он был готов на все, чтобы Эльф не
держал за руку Валери, не смотрел на нее так нежно, потому что в ее ответной улыбке Гарри
чувствовал отблеск отчаяния и приносимой жертвы. Гарри отвернулся, зная, что если эти мысли
прочитает кто-то из Эльфов, не поздоровится и ему, и самой Валери: Куно Глендэйл на редкость умный
старик, и его Гарри даже не мечтал провести. Взгляд Гарри, блуждавший где угодно, чтобы не
возвращаться на жениха и невесту, выполняющих удивительно красивый обряд, внезапно натолкнулся
на профессора Снейпа. Северус Снейп почему-то тоже выглядел так, словно принес в жертву что-то
дорогое и неизъяснимо любимое. В этот момент Гарри понял, что ни за что на свете не полезет больше
в душу к профессору. Он испугался, что обнаружит там одно лишь дымящееся пепелище.
Но среди собравшихся Гарри увидел еще одно лицо, которому эта помолвка была явно не по
душе. По бледным щекам Гвеннол Дивир, на которые ниспадала серебристая бахрома подвесок,
блуждали красные пятна ревности. Гарри знал, что, хотя Глориан называл прекрасную Эльфийку
сестрой, это было лишь выражение дружбы: все Эльфы называли себя братьями и сестрами, а дружба в
их обществе была важнее, чем родственные отношения. Пчелиный рой, который составляли все Эльфы,
нуждался в постоянной поддержке по отношению друг к другу со стороны всех членов этого общества.
И юноша понял, что для Гвеннол Глориан больше, чем брат или друг, потому что только любимого
человека можно было бы с такой болью отдать в руки другой женщины, чужой женщины, потому что
этого требовали интересы их рода. Гвеннол Дивир, как и остальные женщины-Эльфийки, была
бесплодна.
Рон и Гермиона, Сьюзен, стоящая рядом с Гарри, да и все остальные, похоже, не видели в
совершающемся обряде никакого преступления. Среди школьников Хогвартса еще с сентября бродила
сплетня о том, что отношения профессоров по Защите от Сил зла и Древним Колдовским Языкам
далеки от обычных профессиональных или просто дружеских. Позже, многие девицы даже
возревновали, когда узнали, что вечера, а иногда и ночи, профессор Эвергрин проводит в бывшей
хижине Хагрида, но взглядов, которые влюбленные бросали друг на друга было достаточно, чтобы у
фанаток Глора не осталось никаких шансов. Помолвку и свадьбу, которая должна была свершиться
через три дня, все приняли как должное. А Добби, переминавшийся с ноги на ногу слева от Гарри, был
и вовсе в восторге.
Наконец, все закончилось. Снег пошел еще сильнее, и Эльфы как-то неожиданно все испарились,
точно растаяв в его крупных хлопьях: согласно обряду, они все должны были принести жениху и
невесте подарки возле дома главы рода. Рядом с древним черным кромлехом остались только Гарри и
его друзья, Валери и Глориан. Валери Эвергрин окликнула уходящую вместе с толпой слизеринцев
черную спину профессора Зельеделия.
— Северус!
Никогда она еще не звала его по имени, подумал Гарри, видя, как спина вздрогнула.
— Да? — голос был раздраженный, нетерпеливый. Снейп явно не хотел оставаться с ней.
— Спасибо, что согласились быть моим посаженным отцом.
— Не за что.
— Не хотите меня поздравить?
— Я поздравлял вас в прошлом году. Думаю, этого достаточно.
Мнение профессора явно разделял Глориан Глендэйл. Его фиолетовые глаза нетерпеливо
сверлили Снейпа, подталкивали, требовали, кричали, чтобы он поскорее ушел.
Пирамида