него с искренним любопытством.
- Что, если ты все-таки не вернешься с завтрашней охоты?
- Тогда корабль в полном твоем распоряжении, хотя он вообще-то и
без того твой. - Консул улыбнулся и двинул слона обратно. - А что ты
будешь делать, Джон, если на этом нашим совместным странствиям придет
конец?
С той же молниеносной быстротой Джон показал, что надо двинуть
вперед его ладью, и отозвался:
- Отведу его обратно на Гиперион. Запрограммирую на возвращение к
Ламии Брон, если все в порядке. А может, к Мартину Силену, если старик
до сих пор жив и трудится над своими "Песнями".
- Запрограммируешь? - Консул уставился на доску, сосредоточенно
сдвинув брови. - Ты хочешь сказать, что покинешь ИскИн корабля? - Он
переставил слона по диагонали на новую клетку.
- Да. - Джон указал, что надо снова продвинуть пешку. - Я сделаю
это в любом случае в ближайшие три дня.
Нахмурившись еще сильнее. Консул поглядел на доску, потом на
противника, потом снова на доску.
- И куда же ты направишься? - Он переместил ферзя, прикрывая
короля.
- Обратно в Центр. - Джон передвинул ладью на две клетки.
- Чтобы снова вступить в поединок со своим творцом? -
поинтересовался Консул, контратакуя слоном.
Джон покачал головой. Он держался очень прямо и имел привычку
откидывать кудри со лба, грациозно откидывая голову.
- Нет, - мягко сказал Джон, - чтобы задать Центру жару. Ускорить их
нескончаемые гражданские войны и междоусобицы. Быть тем же, кем мой
прообраз стал для поэтического сообщества, - занозой. - Он указал, куда
хотел бы поставить оставшегося коня.
Консул оценил ход, не увидел в нем угрозы и хмуро уставился на
своего слона.
- И зачем, интересно? - наконец сказал он. Джон снова улыбнулся и
указал на клетку, где должна оказаться его ладья.
- В ближайшие годы моей дочери понадобится помощь. - Он усмехнулся.
- Ну, вообще-то через двести семьдесят с чем-то лет, если точнее. Шах и
мат.
- Что?! - Консул воззрился на доску и вздрогнул. - Не может быть...
Джон молча ждал.
- Черт! - проговорил наконец Консул Гегемонии, опрокидывая своего
короля набок. - Три тысячи чертей, гром и молния.
- Да. - Джон протянул руку. - Спасибо еще раз за приятную игру.
Надеюсь, завтрашняя охота будет более удачной.
- Черт, - буркнул Консул и, не подумав, попытался пожать протянутую
ладонь голограммы. И в сотый раз его пальцы прошли сквозь бестелесную
плоть. - Черт, - повторил он.
В ту ночь в Шредингеровой камере я проснулся, и в мозгу звучало
только одно слово: "Ребенок!"
Я знал, что Энея была замужем до того, как наши отношения перешли в
настоящую любовь, я знал, что она родила ребенка, и это знание постоянно
мучило меня, но до сих пор я как-то не задумывался, что ребенок живет
где-то в одной вселенной со мной. Ее ребенок. У меня слезы навернулись
на глаза.
Где он? Сколько ему лет? - спрашивал я себя, сидя на койке в
"кошачьем ящике" Шредингера. Энее только-только исполнилось двадцать три
стандартных года, когда она погибла... вернее, была зверски убита
Техно-Центром и его марионетками. Она исчезла на год, одиннадцать
месяцев, неделю и шесть часов, когда ей исполнилось двадцать. Значит,
ребенку уже три года... плюс время, проведенное мной в Шредингеровой
камере. Сколько ж это будет? Месяцев восемь? Или десять? Не знаю, но
если ребенок еще жив, ему... или ей?.. Господи, я ведь даже не спросил
Энею, кто у нее родился - мальчик или девочка, а она ни разу не
упоминала об этом. Я был настолько занят собственными терзаниями и
уязвленным самолюбием, что даже не подумал об этом спросить. Какой же я
был идиот! Значит, ребенку - сыну или дочери Энеи - сейчас около четырех
стандартных лет. Он... она?.. ходит... несомненно. Говорит... ну да.
Боже мой, да ведь ее дитя уже мыслящее существо - оно говорит, задает
вопросы... множество вопросов, если можно судить по моему скудному опыту
общения с детьми... постигает мир, учится ходить в походы, удить рыбу,
любоваться природой...
Я даже не спросил у Энеи, как зовут ее ребенка. Глаза у меня
горели, горло перехватывало от стыда. Впрочем, она ведь не проявляла
особого желания говорить об этом периоде своей жизни, а я не
расспрашивал, убеждая себя, что просто не хочу расстраивать ее и
докучать вопросами, она будет чувствовать себя виноватой, а я буду
чувствовать себя кровожадным чудовищем. Но Энея говорила о муже и о
ребенке, не испытывая ни малейшего чувства вины. Если быть честным, то,
наверное, именно поэтому меня охватило такое бешенство и такая
беспомощность. Но, как ни странно, это не помешало нашей близости и
нашей любви - как там было в том послании, которое я обнаружил на
экране, - "Любви, о которой поэты будут слагать песни". Именно так. То,
что я знал о ее муже и ребенке, ничуть не помешало нам любить друг друга
так, словно мы оба никогда еще никого не любили.
А может, она действительно не любила никого, кроме меня? Я всегда
объяснял ее брак порывом внезапной страсти, но теперь взглянул на это
по-другому. Кто отец ребенка? В послании Энеи говорилось, что она любила
меня и в прошлом, и в будущем, и в себе я открыл те же чувства - я
словно любил ее всегда, любовь только таилась в глубине моего сердца и
ждала своего часа. А что, если брак Энеи состоялся не по любви, не по
страсти, а... по расчету? Нет, не то. По необходимости.
Ведь было же предсказано - тамплиерами, Бродягами, Церковью
Последнего Искупления и другими, - что мать Энеи Ламия Брон зачнет и
родит дочь, Ту-Кто-Учит - Энею. Согласно "Песням" старого поэта, в тот
день, когда второй кибрид Джона Китса умер физической смертью и Ламия
Брон пробилась в храм Шрайка искать убежища, жрецы Шрайка возгласили:
"Благословенна будь Мать Нашего Спасения, благословенно будь Орудие
нашего Искупления" - спасением же была сама Энея.
Что, если Энее было предначертано родить ребенка, дабы продолжить
эту цепочку пророков... мессий? Конечно, я не слышал ни одного такого
пророчества, но месяц за месяцем описывая жизнь Энеи, я установил
Скачать книгу [0.56 МБ]
Пирамида