в нем как можно больше дырок, а гении принимаются за самые
твердые, сучковатые брусья...
- Вторую часть присочинили вы сами, лорд Поппер, - ехидно
заметил Фейерабенд. - Слава Богу, что в философии нет ни
титулов, ни чинов, а то мне пришлось бы сидеть между двух
лордов тихо, как мышка. По-моему, ум и эрудиция должны
уравновешивать друг друга как две чаши весов. Слишком обширная
эрудиция тащит слабый умишко за ноги на вязкое дно, а ум,
свободный от солидного груза познаний, парит куда хочет, и чаще
всего в сторону безответственных фантазий. Важнее всего золотая
середина. Однако я не считаю золотой серединой тактику, которая
заключается в цитировании себя одного, и к тому же
недобросовестном цитировании, когда вместо того чтобы
полемизировать по существу, отсылают в сноске к
старым-престарым шпаргалкам, в которых будто бы этот вопрос
достаточно освещен, после чего остается только приобрести
полное собрание сочинений автора, отсылающего читателя куда
подальше, и лишь потом приниматься за чтение его статейки. Но в
наше время это уж слишком.
- Боюсь, что мистер Фейерабенд намекает на моего
почтенного соседа по палате лордов, - сказал Рассел. - Что-то в
этом есть! Но, может быть, хватит уже колкостей ad personam
[применительно к личности (лат.)]. В этом холодном кассетном
гробу я много размышлял о своей теории типов. Можно применить
ее в онтологии, а не только в логике. Существуют онтологические
предрасположенности, подобно предрасположенностям по части
женского пола. Лично меня всегда тянуло к блондинкам, а вся
проблема была в том, что их не всегда тянуло ко мне. Могут
существовать также различные ТИПЫ познания. Разумеется, я
говорю это лишь как модель! Впрочем, я предложил бы скорее
слово "макет", поскольку все мы мужского пола, пусть даже в
plusquamperfectum [давно прошедшем времени (лат.)].
- Макет - как пакет? - спросил Фейерабенд и залился
смехом. Сперва он смеялся иронически и негромко, потом включил
половину мощности и наконец захохотал так, что задребезжали
динамики.
- Чем это так рассмешила вас моя скромная
терминологическая поправка?
- поинтересовался Рассел.
- Да нет, ничего, - ответил Фейерабенд, все еще давясь от
смеха, - просто я вспомнил одну брюнетку, потому что лорд
Рассел...
- Господа, - произнес я с мягкой укоризной, - осмелюсь
обратить ваше внимание, что кассеты обошлись мне в девять тысяч
с лишним франков, и притом швейцарских! Я жажду посвящения в
высшие материи бытия, хочу, чтобы вы подали мне руку помощи,
разумеется, фигурально, и хотя я вам не ровня в
интеллектуальном отношении, я все же рассчитывал на благие
плоды векового общения с такими умами... а между тем эти
блондинки и брюнетки...
- Если хочешь куда-нибудь приехать, - сказал Бертран
Рассел, - постарайся раздобыть хороших лошадей и запрячь их как
полагается. Мы же, господин Тичи (так он выговаривал мое имя),
никуда вас не привезем, потому что не составляем дружной
упряжки. Каждый из нас тянул в философии в свою сторону... Так
что, если вы хотите что-то узнать, попрошу выключить моих столь
высоко ценимых коллег...
Раздался дружный протестующий хор. Я перекричал всех,
призывая их высказаться по вопросу об энцианской этикосфере. На
это они согласились.
- Быть может, - начал лорд Рассел, - этим птичьим сынам и
удалось соорудить так называемую этикосферу, но тем самым они
изготовили индивидуальные тюрьмочки, великое множество
невидимых смирительных рубашек. Любой достаточно мощный порыв
ко всеобщему счастью заканчивается строительством каталажек.
Сама эта идея - не что иное, как иррациональная фата-моргана
разума...
- Я это всегда утверждал, - откликнулся сильным старческим
голосом лорд Поппер. - Corruptio optima pessima [падение
доброго - самое злое падение (лат.)], и так далее. Спектр
возможных состояний общества является одноосевым, и
располагается он между закрытым и открытым обществом. Левый
экстремум - это тоталитарная диктатура, управляющая всем, что
только ни есть человеческого, вплоть до содержания песенок в
детских садах, а правый экстремум - это анархия. Демократии
размещаются примерно посередине. Эти энциане явно пытались
соединить обе крайности, чтобы каждый мог жить в обществе
открытом и закрытом одновременно и брыкаться в свое
удовольствие, замкнутый в невидимом пузыре заповедей, которые
невозможно нарушить. Можно было бы это назвать тирархией, но
ничего хорошего она не сулит. Думаю, там даже больше несчастья,
чем где бы то ни было.
- Почему, лорд Поппер? - спросил я.
- Потому что в полицейском государстве человек,
подвергаемый пыткам, может по крайней мере верить, что если его
перестанут пытать, то вместе с другими он построит счастливый
мир. А человек, заласкиваемый безустанно под попечением
государства этой пресловутой синтурой, не может даже в мыслях
никуда убежать, потому что бежать уже некуда. Сносны лишь
промежуточные состояния общественной агрегации.
- А я полагаю, - сказал Фейерабенд, - что там, где нет law
and order [закона и порядка (англ.)], побеждают клыки, локти и
когти; а где есть law and order, с колыбели до крематория, там
несчастья, в общем-то, столько же, но вкус у него другой. Лорд
Поппер с его апологией открытого общества должен был бы
заметить, что это всего лишь вежливое обозначение такого
положения вещей, при котором имеются большие собаки и
маленькие, и им позволено друг дружку облаивать, но пожирать
нельзя. Ребенком я зачитывался чудесными историями о будущем
мире, в котором домохозяйки переквалифицируются в доценток
Скачать книгу [0.28 МБ]
Пирамида