несколько сот метров. Лишь через сто лет климат южного
полушария потеплел (хотя и не вернулся к довоенному уровню). В
одном из примечаний доктор Брюммли приводит такое мнение своего
анонимного коллеги по профессии: тот, кто страдает от
докучливых насекомых, гадов или мышей и наконец прихлопнет
мерзкую тварь, но не насмерть, при виде ее содроганий впадает в
панику и тогда уже _д_о_л_ж_е_н_ поскорее добить ее чем-нибудь;
агония вызывает страх и отвращение одновременно, так что
хочется п_о_к_о_н_ч_и_т_ь_ с ней как можно быстрее, и любые
средства для этого хороши. Что-то в этом, пожалуй, есть;
поэтому, добавлю уже от себя, если даже люзанцы сами не ожидали
столь чудовищной эффективности своих генолетов (некоторые
эксперты именно так называют это оружие - летучую
оплодотворяющую пыльцу), то затем они пустили в ход все
средства, имевшиеся в их арсенале, чтобы извести кливийцев под
корень, хотя поначалу, возможно, и не питали подобных
намерений. Не исключено, что они хотели всего лишь ослабить
кливийцев, уничтожая их "живую силу" (как сказали бы
специалисты-конфликтологи), заставить их пойти на попятную,
быть может, согласиться на переговоры, перемирие, мир; но
невероятный размах умерщвления (Кливия насчитывала миллионы
жителей) сделал какое-либо соглашение победителей с
побежденными невозможным. Так, по крайней мере, считает генерал
Брюммли и его коллеги по профессии. Биологическое оружие
генного типа, добавляет Брюммли, чревато опасностью
самоэскалации. Даже обычную бактериологическую эпидемию легче
вызвать, чем прекратить. Это, указывает ученый генерал, оружие
неконтролируемое, и люзанцы, несомненно, охотнее применили бы
против Кливии неживое оружие дистанционного типа; однако его у
них не было, когда конфликт вступил в критическую стадию. Обе
стороны еще не преодолели тогда так называемого
надкомпьютерного порога гонки вооружений. Брюммли вообще очень
многое мог бы сказать на эту тему, но решительно ничего - об
умерщвлении государства, которое было обязано своему Ка-Ундрию
(Брюммли, однако, пишет "КОН-УНДРИЙ") самоубийственным
столкновением с более могущественным противником.
Все это оглушило меня, словно удар палкой по голове. У
меня уже сложилось свое представление о люзанцах и курдляндцах,
не идиллическое, конечно, но все же довольно невинное, - даже о
том, чего я не смог понять. Гилоизм, казалось бы, просто
вынуждал люзанцев придерживаться миролюбивой политики, а
диковинность курдляндского политохода можно было счесть
специфической, местной формой привязанности к сельскому образу
жизни. Я уже так много узнал о тех и других, а тут вдруг
пришлось даже не пересматривать свои представления, но просто
заменять их новыми. Едва ли не большими оказались потери
Курдляндии в войне, в которой она даже не была сражающейся
стороной; но ветры, гнавшие тучи родительской пыли, не
считались с государственными границами. Это, впрочем,
опять-таки всего лишь люзанское предположение: сама Курдляндия
не призналась в каких-либо военных потерях. Вообще история этой
войны - дьявольский лабиринт, ведь оба уцелевших государства
имеют свои собственные многоступенчатые системы засекречивания
информации, и не приходится удивляться тому, что документы с
грифом "совершенно секретно" не высылаются в космический эфир,
а это основной канал информации - именно он позволил
министерству заполнить библиотечные залы тысячами томов. Из
крайне скупых источников по истории великой энцианской войны я
вычитал гораздо больше вопросов, чем ответов. Почему Цетландия
покрылась материковым льдом? Если это дело рук люзанцев, как
намекает генерал Брюммли, то почему даже через триста лет - а
именно столько времени прошло после глобального конфликта -
ледник по-прежнему покрывает руины кливийских городов?
Напрашивается, правда, мысль, что люзанцы не хотели обнаружения
этих руин, следов совершившегося геноцида, и предпочитают,
чтобы ледник стал для него могильной плитой; но не следует
забывать, что среднегодовая температура планеты в результате
послевоенного охлаждения снизилась на два градуса, а это должно
отрицательно сказываться и на Люзании. Неужели великое
государство могло так долго, веками помнить о совершенном им
военном преступлении и так стыдиться его? Все это доставило мне
одно лишь тайное утешение (хотя хвастаться тут, понятно,
нечем), нечто наподобие тщательно скрываемого чувства
облегчения, которое испытываешь, узнав, что у людей, казалось
бы, почтенных и уважаемых на совести не меньше грехов, чем у
тебя самого.
3. В ПУТИ
Уже октябрь, звезды пожелтели и как-то стало прохладнее, а
я лечу. Не скажу, чтобы я ожидал скорее смерти, чем этой
экспедиции: ведь я с самого начала заподозрил, что необычайная
благожелательность советника определенным образом связана с
домработницей. Впрочем, теперь уже все равно. Что стал бы я
делать в ракете с приходящей прислугой, да и откуда она пришла
бы в ракету? Факт тот, что я лежу на курсе Тельца, в полушубке,
и это, кстати, перекликается с тем обстоятельством, что лечу я
в качестве дипломатического полукурьера. Так решило, после
долгих совещательно-заседательных мытарств, Управление
Профилактики Жалоб и Ссор. Не полный курьер, так как мы еще не
обменялись послами с Энцией, и не частный турист, ведь речь
идет не только об исправлении опечаток в очередном издании
"Дневников", но о предотвращении инцидента, который
дедуцировали модули Института Исторических Машин. Результатом
этого путешествия будет - на юридическом языке - отказ от
обвинения в злом умысле, а на футурологическом -
самоотменяющийся прогноз. Я сообщу чистую правду, старое
издание без лишнего шума изымут из библиотек, и я уже не буду
Скачать книгу [0.28 МБ]
Пирамида