Он кивнул. Мы все стояли у окна, а Луна проплывала между тучами.
-- Все ли об этом знают?
-- Кто это -- все?
-- Ну, заинтересованные стороны...
-- По-видимому, еще не все. В Агентстве -- несколько человек, а из
медицинской службы только я.
-- Почему вы мне об этом не сказали?
-- Потому что вы сами уже напали на след, и мне хотелось бы, чтобы вы
уяснили себе положение в целом.
-- Мое?
-- И ваше, и общее.
-- Так они на самом деле меня опекают?
-- Минуту назад вы сами дали это понять.
-- Я стрелял наугад. Значит, так оно и есть?
-- Не знаю. Но это не значит, что никто ничего не знает. Во всем этом
деле есть различные степени посвященности. На основании сведений, которые я
получил от своих друзей, совершенно частным образом, исследования
продолжаются, и пока не исключается, что эти частицы поддерживают связь с
Луной...
-- Странные вещи вы говорите. Какую связь? По радио?
-- Наверняка нет.
-- Значит, существует другая?
-- Я приехал сюда, чтобы задать несколько вопросов вам, а оказалось,
что допрашивают меня.
-- Но вы, кажется, собирались подробно обрисовать положение, в котором
я оказался?
-- Я не могу отвечать на вопросы, на которые не знаю ответов.
-- Одним словом, до сих пор меня защищайте одно лишь предположение, что
Луна может и в состоянии заниматься моей судьбой?..
Шапиро не отвечал. Комната была погружена в полумрак. Заметив
выключатель, он подошел к нему, включил свет, и сияние лампы ослепило и в то
же время отрезвило меня. Я задернул штору, достают из бара бутылку и две
рюмки, налил в них остатки шерри, сел сам и указал гостю на кресло.
-- Ci va piano va sano* [тише едешь, дальше будешь (итал.)], --
неожиданно произнес профессор, но, едва пригубив вино, поставил рюмку на
письменный стол и вздохнул.-- Человек всегда руководствуется какими-то
правилами, но в таком положении, как это, никаких правил нет, а действовать
необходимо, ибо промедление ни к чему хорошему не приведет. Домыслами мы
ничего не добьемся. Как невролог могу вам сказать одно: память бывает
кратковременная и долговременная. Кратковременная преобразуется в
долговременную, если не возникают неожиданные помехи. А трудно представить
себе помеху серьезнее, чем рассечение большой спайки мозга! То, что
произошло непосредственно до и сейчас же после этого, не может находиться в
вашей памяти, и эти пробелы вы заполнили домыслами, как я уже говорил; а что
касается остального, то мы не знаем даже, КТО нападает, а КТО -- защищается.
Ни одно правительство ни при каких обстоятельствах не признается, что его
программисты нарушили единодушно принятые условия Женевского соглашения.
Впрочем, если бы даже кто-нибудь из программистов проговорился, это бы не
имело никакого значения, ведь ни он и никто другой не знает, как потом
развивались события на Луне. В этом санатории вы не в большей безопасности,
чем в вольере с тиграми. Вы мне не верите? Во всяком случае, до
бесконечности вы здесь не просидите.
-- Так долго говорим,-- заметил я,-- а все без толку. Вам хочется,
чтобы я отдался, так сказать, под вашу опеку? -- я притронулся к правому
виску.
-- Я считаю, вы должны это сделать. Не думаю, чтобы это много дало
Агентству, да и вам тоже, но ничего лучшего предложить не могу.
-- Ваш скептицизм, возможно,-- попытка вызвать мое доверие...--
пробормотал я про себя, будто думая вслух.-- Скажите, последствия каллотомии
наверняка необратимы?
-- Если это была хирургическая каллотомия, перерезанные белые волокна
наверняка не срастутся. Это невозможно. Но ведь никто не делал вам
трепанации черепа?..
-- Я понял,-- ответил я после минуты раздумья.-- Вы вселяете в меня
надежду, что со мной произошло нечто другое -- нарочно искушаете, либо
верите в это сами...
-- Так что вы решили?
-- Я отвечу в ближайшие сорок восемь часов. Хорошо?
Он кивнул и показал на лежащую на столе визитную карточку:
-- Там номер моего телефона.
-- И мы будем говорить открытым текстом?
-- И да, и нет. Никто не поднимет трубку. Переждите десять гудков и
через минуту позвоните еще раз. Снова переждите десять сигналов -- и все.
-- Это и будет знаком согласия?
Он снова кивнул, вставая.
-- Остальное -- уже наше дело. А сейчас мне пора. Спокойной ночи.
Он вышел, а я все стоял посреди комнаты, бездумно глядя на оконную
штору. Вдруг погасла лампа под потолком. Наверное, перегорела,-- подумал я,
но, выглянув в окно, увидел погруженные во тьму контуры санаторных корпусов.
Погасли даже дальние фонари, обычно мигающие у выезда на автостраду. Видимо,
серьезная авария. Идти за фонариком или свечами не хотелось, часы показывали
одиннадцать. Я отодвинул штору, чтобы при слабом лунном свете раздеться и
принять душ в моей маленькой ванной комнате. Я хотел вместо пижамы надеть
халат, открыл шкаф и замер. Кто-то стоял там, толстый, низенький, почти
лысый, неподвижный, как статуя, с пальцем, прижатым к губам. Это был Грамер.
-- Аделаида...-- прошептал я. И замолк, потому что он погрозил мне
пальцем и молча указал на окно. Я не двинулся с места, тогда он присел,
выбрался на четвереньках из шкафа, прополз за письменный стол и, не
поднимаясь с колен, задернул штору. Сделалось так темно, что я еле мог
разглядеть, как он по-прежнему на коленях возвращается к шкафу и достает
оттуда что-то плоское, четырехугольное. К этому времени я уже привык к
темноте и увидел, что Грамер открывает маленький чемоданчик, достает из него
какие-то шнуры и провода, что-то там соединяет -- что-то щелкнуло, и Грамер,
все еще сидя на ковровом покрытии пола, прошептал:
-- Садитесь рядом. Тихий, поговорим...
Я сел, до того ошеломленный, что не мог вымолвить ни слова, а Грамер
придвинулся ко мне, коленом коснувшись моего колена, и сказал тихо, но уже
не шепотом:
-- У нас по крайней мере три четверти часа времени, если не час, пока
не дадут ток. Часть подслушивающих устройств имеет собственное питание, но
Скачать книгу [0.20 МБ]
Пирамида
