временем вместе со светом, идущим из-под двери, все текли струйки этой
странной металлической жидкости. Уже почти весь пол сиял, как тонкая
пластина ртутного зеркала. Я зажег лампу на столике. Эта жидкость все же
была не ртутью, по цвету она напоминала скорее потемневшее от старости
серебро. Ее натекло уже столько, что коврик шевелился, словно уже плавал в
ней, и вдруг свет под дверью погас. Я сидел наклонившись и с изумлением
смотрел на метаморфозы, происходящие с вязкой металлической жижей. Она
распадалась на микроскопические капельки, а те целыми грудами склеивались в
некое подобие гриба, потом все это вспухло, как поднимающееся тесто, и,
густея, тянулось вверх. Наверняка это сон,-- сказал я себе, но, несмотря на
такое категорическое заключение, я не испытывал ни малейшего желания
коснуться босой ногой этой ртути и сидел так, слегка обалдевший, не столько
удивленный, сколько даже довольный тем, что нашел удачный термин для
описания этого явления: "живое серебро". Это и в самом деле
двигалось, как нечто живое, но не пыталось стать растением, или животным,
или не знаю уж каким монстром, а превращалось в пустой кокон, все более
человекоподобный панцирь или, скорее, грубую отливку панциря с большими
дырами и продолговатой щелью спереди; когда -- уже много позднее -- я
пытался восстановить в памяти эту метаморфозу, больше всего она напоминала
мне фильм, прокручиваемый в обратную сторону: будто сначала кто-то изготовил
диковинные доспехи, а потом расплавил их в жидкий металл, только все это
совершалось у меня на глазах в обратном порядке. Сначала жидкость, потом
вырастающее из нее полое тело, потому что панцирем оно все-таки не было, оно
уже не блестело, а стало матовым и напоминало большой манекен, вроде тех,
что выставляют в витринах -- с лицом без носа и губ, но с круглыми дырами
вместо глаз; наконец, к моему замешательству, из всего этого стала
формироваться женщина, несколько крупнее натуральной величины, или нет,
скорее статуя женщины, в середине пустая и раскрытая, словно шкаф, и статуя
эта -- чтоб мне пропасть! -- выделяла из себя одежду: сначала покрылась
белоснежным бельем, потом на белом возникла зелень платья; я, не сомневаясь
уже, что это мне снится, подошел к ночному видению. Тут платье из зеленого
сделалось снова белым, как медицинский халат, а лицо проявилось еще
явственнее. Светлые волосы на голове покрылись белым сестринским чепчиком,
окаймленным карминного цвета бархатом. Довольно, пора просыпаться,-- подумал
я,-- слишком уж нелеп этот сон; но все же не решился прикоснуться к существу
и отвел глаза. Я совершенно отчетливо видел комнату, освещенную лампой,
стоящей на ночном столике, письменный стол, шторы, кресла. В такой
нерешительности я стоял еще некоторое время, потом снова посмотрел на
призрак. Он был очень похож на санитарку Диди, которую я не раз видел в саду
и у доктора Хоуса, но был гораздо крупнее и выше. Фигура промолвила: "Войди
в меня и уходи отсюда. Возьмешь "тойоту" доктора, выедешь -- ворота открыты,
только сначала оденься и захвати деньги: купишь билет и сразу поедешь к
Тарантоге. Ну не стой как чурбан, ведь санитарку никто не задержит..." --
"Но она же меньше тебя..." -- пробормотал я, пораженный не столько ее
словами, сколько тем, что губы ее не шевелились. Голос исходил прямо из ее
тела, которое вместе с халатом раскрылось так, что я и вправду мог войти
внутрь. Другой вопрос -- надо ли было это делать? Вдруг мысли мои
прояснились, в конце концов, это вовсе не обязательно был сон, существует же
молекулярная телетроника, кто-то, а уж я-то имел опыт обращения с ней, так,
может быть, это все наяву? Но в таком случае как поручиться, что здесь не
кроется новая западня?
-- Ночью размеры трудно определить точно. Не тяни время! Одевайся,
возьми только чеки, -- повторила она.
-- Но почему я должен бежать и кто ты? -- спросил я и начал одеваться:
не потому, что решил ввязаться в это неожиданное приключение, а потому, что
одетым я чувствовал бы себя увереннее.
-- Я никто, разве не видишь,-- сказала она. Голос, однако, был женский,
низкий, приятный, чуть глуховатый, странно знакомый, только я не мог
припомнить, откуда. Я уже зашнуровал ботинки, сидя на краю кровати.
-- Но кто же прислал тебя, госпожа Никто? -- спросил я, поднимая
голову, и, прежде, чем я успел опомниться, она упала на меня, охватила не
руками, а всем нутром сразу, и произошло это удивительно быстро; только что
я сидел на краю кровати в пуловере, но без галстука, чувствуя, что перетянул
шнурок левого ботинка, а мгновение спустя оказалось, что меня втянуло в
середину этого полого существа и я зажат его телом, будто был проглочен
питоном. Не могу подобрать сравнение лучше, ибо такого со мной еще не
случалось. Внутри было довольно мягко, я видел комнату через глазные
отверстия, но потерял свободу движений и вынужден был делать то, чего хотела
она или оно, а скорее тот, кто управлял этим теледублем с намерением
затащить меня силой туда, где давно уже поджидают Ийона Тихого. Я напряг все
силы, пытаясь перебороть эту управляемую на расстоянии оболочку, но
безуспешно. Руки и ноги меня не слушались -- их словно бы сгибали и
выпрямляли насильно. Правая рука, нажав на ручку, отворила дверь, хотя я и
сопротивлялся, как мог. В коридоре тускло светили ночные зеленоватые
лампочки, вокруг -- ни души. Мне некогда было задуматься, КТО за этим стоит,
я пытался найти какой-нибудь выход, но эта неличность, настоящий
Франкенштейн, начиненный мною, шел не спеша,-- трудно придумать более
идиотское положение -- и тут я вспомнил про кольцо, которое оставил Грамер,
хотя чем оно могло мне помочь? Даже если бы я знал, что надо его надкусить
или повернуть на пальце, как в сказке, чтобы появился спасительный джинн, я
все равно не смог бы этого сделать. Уже показалась ведущая на улицу дверь
коттеджа, в тени старой пальмы чернел длинный темный контур автомобиля с
бликами далекого света на кузове. Маятниковые двери открылись -- моя
подневольная рука толкнула их,-- и тогда задняя дверь автомобиля тоже
открылась, но внутри никого не было, во всяком случае, мне никого не удалось
разглядеть.
Я уже садился в машину, вернее, "меня сажали" -- потому что я все еще
продолжал упираться изо всех сил -- и тут понял свою ошибку. Не следовало
сопротивляться -- ведь именно к этому был готов тот, кто управлял
теледублем. Надо было уступать навязанному движению, но так, чтобы оно
прошло мимо своей цели. Склонившись, уже в двери машины, я бросился вперед,
грохнулся обо что-то головой так, что потерял сознание -- и открыл глаза.
Я лежал на полу рядом с кроватью, штора на окне уже посерела от
рассветных лучей, я поднял руку к глазам -- кольцо исчезло, значит, это
все-таки был кошмар? Я не мог разобраться, на каком месте оборвалась
вчерашняя действительность, во всяком случае не раньше ухода Грамера. Я
вскочил, кинулся к шкафу, из которого он вышел, мои костюмы были отодвинуты
вбок, значит, он и вправду там стоял. На дне шкафа что-то белело. Письмо. Я
взял его -- никакого адреса: я разорвал конверт. Там был листок с
машинописным текстом без даты и без обращения. В комнате было слишком темно,
Скачать книгу [0.20 МБ]
Пирамида