который разрушил это селение и вбил его в грунт, я мог бы по интенсивности
остаточного излучения установить, как давно произошел взрыв; а по составу
изотопов физикам и теперь удалось бы это определить. На всякий случай я
насыпал в наколенный карман горсть мелкого щебня -- и снова со злостью
вспомнил, что не вернусь на борт корабля. Определить время взрыва было все
же необходимо, хотя бы приблизительно. Я решил выйти из зараженной зоны и
связаться с базой, чтобы передать сведения и дать задание физикам. Пусть
сами додумываются, как провести анализ проб, которые я взял. Не вполне
понимая зачем, я поднял несчастного покойника, без труда закинул его себе на
спину -- он весил каких-нибудь восемь-девять килограммов -- и начал довольно
сложный по тактике отход. Длинные ноги манекена волочились по грунту,
цеплялись за камни, и приходилось идти очень медленно, чтобы не рухнуть
вместе с ним. Склон был не слишком крутой, но я не мог разобраться, идти ли
мне по скользкой застывшей глазури или по щебню, который проседал и начинал
съезжать вместе со мной при каждом шаге. Из-за этих мучений я потерял
направление и вышел не на дюну, с которой спустился перед тем, а на четверть
мили западнее и очутился среди больших округлых глыб, похожих на
камни-монолиты, которые земные геологи называют "свидетелями". Положив на
плоский грунт свою ношу, я сел отдышаться, прежде чем вызвать Вивича. Я
осмотрелся в поисках микропов, но нигде не было и следа их искрящейся тучки,
никаких голосов я тоже не слышал, хотя теперь уже они должны были до меня
доходить. Тиканье датчика в шлеме стало таким редким, словно на мембрану
падали поодиночке зернышки песка. Услышав какой-то неразборчивый голос, я
подумал, что это база, и, вслушавшись, оцепенел. Из хриплого бормотания до
меня дошли сначала два слова: "Братец родимый... родимый братец..." Минута
тишины и снова: "Братец родимый... родимый братец..."
"Кто говорит?" -- хотел я крикнуть, но не отважился. Я сидел
скорчившись, чувствуя, как пот выступает у меня на лбу, а этот чужой голос
заполнял шлем. "Подойди, братец родимый, родимый братец, подойди ко мне.
Приблизься без опасения. Я не хочу ничего плохого, братец родимый,
приблизься. Не бойся, я не хочу сражаться. Мы должны побрататься. Это
правда, братец родимый. Помоги мне. Я тебе тоже помогу, братец родимый".
Что-то щелкнуло, и тот же голос, но совершенно другим, рычащим тоном,
коротко, резко произнес: "Брось оружие! Брось оружие! Брось оружие! Бросай
оружие, или я тебя сожгу! Не пытайся бежать! Повернись спиной! Подними руки!
Обе руки! Так! Обе руки на затылок! Стой и не двигайся! Не двигайся! Не
двигайся!"
Снова что-то треснуло, и вернулся первый голос, тот же самый, но
заикающийся, слабый: "Братец родимый!.. Подойди. Мы должны побрататься!
Помоги мне. Мы не будем сражаться". Я уже не сомневался -- разговаривал
труп. Он лежал так, как я его бросил, похожий на раздавленного паука, с
разодранным брюхом и переплетенными конечностями, уставившись пустыми
глазницами прямо на Солнце и не двигаясь, но что-то внутри него все говорило
и говорило. Песенка на два такта. На две мелодии. Сначала о братце родимом,
а потом -- хриплые приказы. Это его программа,-- подумал я. И ничего больше.
Манекен или робот, сначала он должен был подманить человека, солдата, а
потом взять его в плен или убить. Двигаться он уже не мог, и только скребся
в нем этот недопаленный обрывок программы, как заигранная пластинка. Но
все-таки почему по радио? Если бы он был предназначен для войны на Земле, то
говорил бы напрямую, голосом. Я не понимал, зачем ему радио. Ведь на Луне не
могло быть никаких живых солдат, а робота так не приманишь. Мне это
показалось бессмысленным и нескладным. Я смотрел на его почерневший череп,
на перекрученные и опаленные руки, с оплавленными в сосульки пальцами, на
разверстое туловище -- уже без невольного сочувствия, как минуту назад.
Скорее уже с неприязнью, а не только с отвращением, хотя в чем он был
виноват? Так уж его запрограммировали. Можно ли предъявлять моральные
претензии к программе, запечатленной в электрических контурах? Когда он
снова начал плести свое "братец родимый", я отозвался, но он не слышал меня.
Во всяком случае, ничем этого не обнаружил. Я встал, и, когда моя тень упала
ему на голову, голос оборвался на полуслове. Я отступил на шаг, и он снова
заговорил. Значит, его привело в действие Солнце. Убедившись в этом, я
задумался, что делать дальше. От этого манекена-ловушки толку было мало.
Слишком примитивно было такое "боевое устройство". Пожалуй, и лунные
оружейники считали эти длинноногие существа ненужным старьем, если
употребили их для опробования результатов ядерного удара. Чтобы он не дурил
мне голову своей трупной песенкой -- а честно говоря, сам не знаю, не
поручусь, что лишь из-за этого,-- я собрал лежавшие по соседству крупные
обломки и забросал ими сначала его голову, а потом и туловище, словно хотел
устроить ему погребение. В наступившей тишине я услышал тонкое попискивание.
Сперва я подумал, что это все еще он, и начал озираться в поисках новых
камней, но тут различил знаки морзянки: Т-и-х-и-й в-н-и-м-а-н-и-е --
Т-и-х-и-й г-о-в-о-р-и-т б-а-з-а -- а-в-а-р-и-я с-п-у-т-н-и-к-а а-в-а-р-и-я
-- з-в-у-к с-е-й-ч-а-с б-у-д-е-т ж-д-и Т-и-х-и-й.
Значит, отказал спутник, один из тех, троянских, которые поддерживали
связь между нами. Исправят они его, как бы не так,-- подумал я ехидно.
Ответить им я не мог. В последний раз взглянул я на опаленные останки, на
белеющие на солнце руины строений на склоне противоположной дюны, обвел
глазами черное небо, напрасно стараясь увидеть микропов, и наугад двинулся к
огромной выпуклой каменной складке, которая выныривала из песков, словно
серая туша колоссального кита. Я шел прямо на черную, как смола, расселину в
этой скале, похожую на вход в пещеру. И вдруг зажмурился. Там кто-то стоял.
Фигура почти человеческая. Низкая, плечистая, в серо-зеленом скафандре. Я
сразу же поднял руку, решив, что это снова мое отражение, а цвет скафандра
меняется в полосе тени, но тот не шевелился. Я остановился в
нерешительности. То ли на меня повеяло страхом, то ли это было предчувствие.
Но не за тем я был здесь, чтобы сразу бежать, да и куда, собственно? И я
пошел вперед. Он выглядел в точности как коренастый человек.
-- Алло,-- услышал я его голос.-- Алло, ты слышишь меня?
-- Слышу,-- ответил я без особой охоты.
-- Иди сюда, иди... у меня тоже есть радио!
Это звучало довольно-таки по-идиотски, но я пошел к нему. Что-то
военное было в покрое его скафандра. На груди скрещивались блестящие
металлические полосы. В руках у него ничего не было. И то хорошо, подумал я,
но шел все медленнее. Он шел ко мне, воздев руки в непосредственном,
радушном жесте приветствия, словно встретил старого знакомого.
-- Здравствуй, здравствуй! Дай тебе Бог здоровья... как хорошо, что ты
наконец пришел! Потолкуем, я с тобой, ты со мной... Пораскинем мозгами --
как мир на свете учинить... как тебе живется и как мне... -- Он говорил это
плавным разболтанным голосом, странно проникновенным, певучим, растягивая
слова, и топал упорно ко мне по тяжелому песку, держа руки широко
Скачать книгу [0.20 МБ]
Пирамида