горизонтом замерцали, как на Земле, а потом превратились в размытые
пятнышки. Вместе с большой глыбой, к которой прижимался, я лихорадочно
дрожал, словно камертон, и эта дрожь заполнила меня целиком, я чувствовал ее
каждой клеточкой и каждым пальцем, и все сильнее, словно кто-то раскачивают
все частички моего тела, чтобы они растеклись подобно студню. Вибрация уже
причиняла боль, во мне вращались тысячи микроскопических сверл, я хотел
оттолкнуться от глыбы и выпрямиться, чтобы вибрация доходила до меня только
через подошвы сапог, но не мог даже двинуть рукой, как в параличе, и лишь
смотрел, наполовину ослепнув, на огромного паука, который свернулся во
взъерошенный темный клубок: точь-в-точь как живой паук, гибнущий под
солнечным лучом в фокусе увеличительного стекла. Потом в глазах у меня
потемнело, я почувствовал, что лечу в какую-то бездну, и когда весь в поту,
с комком в горле, открыл наконец глаза, передо мной приветливо светилось
цветное табло пульта управления. Я вернулся на корабль. Очевидно,
предохранительные устройства сами отключили меня от дубля. Подождав минуту,
я решил, однако, вернуться в теледубль, хотя меня и одолевало неизвестное
мне до той поры предчувствие, что воплотиться придется в разорванный на
куски труп. Осторожно, словно боясь обжечься, тронул я рукоятку и снова
оказался на Луне, и снова ощутил всепроникающую вибрацию. Прежде чем
предохранитель отбросил меня обратно в ракету, я успел, хотя и неотчетливо,
разглядеть груду черных обломков, медленно осыпающихся с вершины холма.
Крепость, видимо, пала, подумал я и снова вернулся в свое тело. То, что
теледубль не распался, придало мне смелости вселиться в него еще раз. Дрожь
прекратилась. Царило мертвенное спокойствие. Окруженные остатками сожженных
ящеровидных автоматов, покоились руины крепости -- загадочного сооружения,
которое обороняло подступы к вершине холма; паук, который разрушил ее
катастрофическим резонансом (я не сомневался, что это сделал он), лежал
плашмя, словно огромный клубок содрогающихся конечностей, которые все еще
сгибались и выпрямлялись в агонии. Эти мертвые движения становились все
медленнее и наконец прекратились. Пиррова победа? Я ждал дальнейшей атаки,
но ничто не двигалось, и если бы я не помнил, что здесь произошло, то мог бы
и не заметить обугленного хлама, устилающего все предполье,-- так он
сливался воедино с песчаными складками местности. Я хотел встать, но не
смог. Мне даже не удалось шевельнуть рукой. Еле-еле сумел я наклонить голову
в шлеме, чтобы осмотреть себя.
Зрелище было не слишком приятное. Глыба, которая служила мне
бруствером, лопнула, развалившись на крупные обломки, покрытые сеткой частых
трещин. В щебне, образовавшемся из ее остатков, утопали мои бедра, точнее,
их обрубки. От несчастного, искалеченного теледубля осталось только безрукое
и безногое туловище. Мной овладело странное ощущение, будто голова моя на
Луне, а тело на борту: я все еще видел поле битвы и черное небо над ним и
одновременно чувствовал ремни, притягивающие меня к сидению и подлокотникам
кресла. Это невидимое кресло вроде бы было со мной и не было -- увидеть его
я не мог. Объяснялось все это просто: датчики перестали действовать, и у
меня осталась связь только с головой; защищенная шлемом, она выдержала
убийственное землетрясение, вызванное пауком. Здесь уже нечего делать,
подумал я, пора возвращаться окончательно. И все же я медлил, зарытый по
пояс в щебень, озирая залитый солнцем театр военных действий. Что-то с
усилием задергалось далеко в песках, словно выброшенная на берег полудохлая
рыба. Один из ящероподобных автоматов... Песок посыпался с его спины, когда
он поднялся и сел, похожий на кенгуру или, скорее, ни динозавра; так он
сидел, последний свидетель, последний участник битвы, в которой никто не
одержал победы. Он повернулся в мою сторону и вдруг начал кружиться на месте
все быстрей и быстрей, пока центробежная сила не оторвала и не отбросила в
сторону его длинный хвост. Я застыл в изумлении, а он все вертелся юлой,
пока из него не полетели во все стороны куски; рухнув на песок, он
перекувырнулся несколько раз и, ударившись о другие останки, замер. Хотя
никто не читал мне электронной теории умирания, я не сомневался, что видел
агонию робота, ибо это до жути напоминало спазмы раздавленного жука или
гусеницы, а ведь мы хорошо знаем, как выглядит их смерть, хотя не можем
знать, означают ли их последние судороги страдание. С меня было довольно
зрелищ. Больше того, мне показалось, что я каким-то необъяснимым образом
причастен к ним, словно сам был виновником этой бойни. Но я отправился на
Луну не для решения морально-философских проблем, а потому, сжав челюсти,
прервал связь с бедными останками Лунного Путешествующего Миссионера номер
три и в мгновение ока вернулся на борт, чтобы доложить базе об очередной
разведке.
VIII. Невидимый
Тарантога, которому я дал прочитать эти записи, сказал, что всех, кто
готовил мою миссию и заботился обо мне, я изображаю дураками и бездарями.
Однако Общая Теория Систем математически точно доказывает, что нет элементов
абсолютно надежных и, даже если вероятность аварии каждого из них составит
всего лишь одну миллионную -- то есть элемент может отказать в одном случае
из миллиона,-- в системе из миллиона частей что-нибудь непременно выйдет из
строя. А гигантская пирамида, лунной верхушкой которой был я, состояла из
восемнадцати миллионов частей, следовательно, идиотом, ответственным за
львиную долю моих неприятностей, была материя, и пусть бы даже все
специалисты из кожи вон вылезли, и окажись они сплошь гениями, могло бы быть
только хуже, но лучше -- никак. Так оно, наверное, и есть. С другой стороны,
последствия всех этих неизбежных аварий били по мне, а с психологической
точки зрения никто, попав в ужасное положение, не клянет за это ни атомы и
ни электроны, а конкретных людей: значит, мои депрессии и скандалы по радио
тоже были неизбежны. База возлагала особенно большие надежды на последнего
ЛЕМа. Он был чудом техники и обеспечивал максимальную безопасность.
Теледубль в порошке. Вместо стального атлета в контейнере находилась куча
микроскопических зернышек, и каждое из них плотностью интеллекта
соответствовало суперкомпьютеру. Под действием определенных импульсов эти
частички начинали сцепляться, пока не складывались в ЛЕМа. На этот раз
сокращение означало "Lunar Evasive Molecules"* [лунные неуловимые молекулы
(англ.)].
Я мог высадиться в виде сильно рассеянного облака молекул или
сгуститься в человекоподобного робота, но так же свободно я мог принять
любое из сорока девяти запрограммированных обличий, и в случае гибели даже
восьмидесяти пяти процентов этих зернышек оставшихся хватило бы для ведения
разведки. Теория такого теледубля, прозванного дисперсантом, настолько
Скачать книгу [0.20 МБ]
Пирамида