он наконец, - но с этим ничего не поделаешь. Слушай: всякие клятвы, присяги
и обещания не имеют здесь никакой ценности, поэтому я тебе скажу лишь -
ничего этого нам не нужно. Никаких условных знаков. Они нас все равно не
могут спасти. Нашим оружием будет явность заговора, явность, в которую никто
не поверит. Я теперь донесу на тебя своему начальнику. Веди себя
естественно, поступай так же, как действовал до сих пор.
- Должен я идти в Отдел Поступления Информации?
- А тебе охота туда идти?
- Пожалуй, нет.
- Так не ходи. Лучше отдохни. Тебе надо набраться сил. Завтра после
обеда между двумя кариатидами, поддерживающими свод на восьмом этаже, рядом
с лифтом тебя будет ожидать Второй...
- Второй?
- Это значит - я. Двое. Так мы будем себя называть.
- Я буду Первым?
- Да. Теперь я ухожу. Будет подозрительно, если мы слишком долго будем
находиться вместе.
- Подожди! Что мне следует говорить, если меня станут допрашивать перед
завтрашней встречей?
- Что сочтешь нужным.
- Могу я тебя выдать?
- Конечно. Ведь о заговоре будут знать, хотя лишь как о мнимом. Лишь бы
ты сам...
Он оборвал фразу.
- А ты?
- Я тоже. С меня довольно. Мы разорвем этот порочный круг. Подумай: мы
спасемся вместе, спасем свои души, даже если погибнем. Прощай.
Я ничего не сказал. Он торопливо вышел, и воздух, поколебленный его
уходом, какое-то время еще овевал мое лицо.
"Он сейчас идет предавать меня - мнимо. Однако могу ли я быть уверен,
что только мнимо?" - подумалось мне, однако мысль эта оставила меня
совершенно равнодушным. Я встал. Мне хотелось сказать что-нибудь, но я не
мог, потому что никого рядом не было. Я закашлял умышленно громко, чтобы
услышать себя. Комната была без эха. Я заглянул в другую, приоткрыв дверь.
Она была пуста, только на столе медленно, словно в ритме маятниковых часов,
крутились бобины магнитофона. Я снял их, порвал ленту на мелкие куски, набил
ими карманы и пошел в свою ванную.
13
Разбудил меня вой водопроводных труб.
Открыв глаза, я впервые заметил, что потолок ванной представляет собой
барельеф из алебастра, белый, чистый, изображающий сцену из жизни в Раю.
Адам и Ева поглядывали друг на друга из-за дерева, змий таился в
ветвях, его голова выглядывала из-за круглой ягодицы Евы, ангел на облачке
писал какой-то длинный донос - все было почти в точности так, как
рассказывал мне Баранн...
Баранн!
Сразу протрезвев, я сел на полу. Перед тем, как заснуть, я стащил с
себя всю одежду, но полотенце, которое я подстелил, не защитило меня от
холода, исходящего от кафеля пола.
Тело мое застыло, затвердело, словно меня уже охватило посмертное
окоченение. Только в ванной под струями горячей воды я немного ожил. Вылезя
из нее, я подошел к зеркалу. Меня не удивило бы, если бы я увидел в нем
старческое лицо, ибо предыдущий день казался мне какой-то бездной времени,
которая поглотила все мои силы, словно я прожил уже целую жизнь, и мне
осталась лишь глупая, привязавшаяся во время мытья под душем песенка,
которую я услышал от профессора: "Динь-дом-бом! Дом! Основа Дома - Антидом!
Антидома - Дом! Бом!"
Не вполне сознавая, я продолжал напевать ее и теперь, в чем меня
убедило движение моих губ в зеркале. Нет, я совершенно не постарел, и
состояние мое было, вероятно, похмельем, ибо только пьяным я мог согласиться
на предложение аббата Орфини.
Заговор - Господи Боже мой! Он и я - два заговорщика, или просто Двое!
Я на всякий случай стал напевать вполголоса, хотя в ванной комнате
никого, кроме меня, не было, а снаружи не доносилось ни звука. Питаться я
уже привык редко и в самое странное время - впрочем, после вчерашней пирушки
у меня не было ни малейшего аппетита, - поэтому удовлетворился тем, что
прополоскал рот теплой водой, и вышел из ванной.
Лишь приближаясь к лифту, я сообразил - видимо, я еще не вполне пришел
в себя после недавних событий - что понятия не имею, куда же, собственно,
направляюсь.
Мне хотелось отдохнуть, поэтому я решил, что самым разумным будет
присоединиться к какой-нибудь большой группе людей. Таким образом я мог
попасть на какое-нибудь собрание или заседание. Там я смогу, не привлекая к
себе внимания, свободно поразмыслить, не будучи при этом узником ванной, ибо
одиночество в ней становилось невыносимым. Как назло, мне попадались лишь
отдельные офицеры, которых я не мог сопровождать, не возбудив тем самым
любопытства. Я прошагал так довольно много по коридорам шестого, потом
седьмого этажа, наконец поднялся на девятый, где, помнится, ряд дверей с
одной стороны коридора обрывался, свидетельствуя о существовании за той
стеной какого-то большого зала. Однако сегодня здесь было пусто. Я
покрутился некоторое время перед входом в предполагаемый зал, но когда на
протяжении добрых десяти минут никто не показался, я потерял терпение и
вошел туда.
Я очутился будто бы в боковой части большого музея. В полумраке на
навощенном паркете стояли в ряд длинные, застекленные, ярко освещенные
демонстрационные стенды.
Улочка, которую они образовывали, сворачивала вбок, но пятна света на
темных стенах свидетельствовали о том, что она там не заканчивается.
За стеклом были кисти рук, одни лишь кисти, отсеченные у запястья,
выставленные на прозрачных полочках, чаще всего по две, натуральной величины
и оттенка - может быть, слишком натуральные, ибо сымитирована была не только
матовость кожи, блеск ногтей, но и волоски на тыльной стороне ладони.
Застывшие в невообразимом числе различных положений, они словно являли собой
замершие раз и навсегда роли, разыгрываемые за стеклом мертвого театра. Я
решил обойти сначала всю коллекцию, чтобы вернуться затем к особо удачным
Скачать книгу [0.18 МБ]
Пирамида