волком в первые годы после восшествия на престол.
Меня поразило выражение его лица. Не знаю, как объяснить. Как если бы человек
много лет жил с зубной болью и привык не обращать на нее внимания, хоть боль
мучила его каждый день. Еще у него был запоминающийся взгляд: эти серо желтые
глаза отпечатывались на чужой сетчатке и глядели оттуда в душу еще несколько
секунд. Самое же главное, мне показалось, что это лицо из прошлого. Похожих лиц
было много вокруг в давние времена, когда люди верили в любовь и Бога, а потом
такой тип почти исчез.
Некоторое время мы смотрели друг другу в глаза.
— Хотела шампанским отпаивать, — пояснила я, ставя бутылку на стол.
Гость перевел взгляд на Михалыча.
— Никак дочку привез? — спросил он.
— Не, — прохрипел из своего кресла Михалыч и даже пошевелил рукой (видно,
присутствие гостя помогло ему собраться с духом). — Не… Шмара…
— А, — сказал гость и снова поглядел на меня. — Это и есть… которая нашего
консультанта обидела?
— Она.
— А с тобой что случилось?
— Шеф, — залопотал в ответ Михалыч, — зуб, шеф, зуб! Наркоз!
Молодой человек втянул носом воздух, и на его лице появилась неодобрительная
гримаса.
— Тебе чего, кетамином наркоз делали?
— Шеф, я…
— Или ты ветеринара вызывал уши обрезать?
— Шеф…
— Опять? Я понимаю, на объекте. Но здесь зачем? У нас был разговор на эту тему?
Михалыч опустил глаза. Молодой человек посмотрел на меня, мне показалось — с
любопытством.
— Шеф, объясню, — заговорил Михалыч. — Честное…
Я физически чувствовала, каким усилием даются ему слова.
— Нет, Михалыч. Объяснять буду я, — сказал гость, взял со стола бутылку
шампанского и изо всех сил ударил ею Михалыча по голове.
На этот раз бутылка лопнула, и гейзер белой пены окатил Михалыча с головы до
ног. Я не сомневалась, что после такого удара он уже никогда не встанет с кресла
— в человеческой анатомии я разбираюсь. Но, к моему изумлению, Михалыч помотал
головой из стороны в сторону, будто алкаш, на которого вылили ведро воды. Потом
поднял руку и вытер с лица брызги шампанского. Вместо того чтобы убить, этот
удар привел его в чувство. Такого я раньше не видела никогда.
— В общем, так, — сказал молодой человек, — прими душ, потом садись на такси и
езжай домой. Пусть тебе бульону дадут. Или крепкого чаю. А вообще, Михалыч, если
по уму, то надо бы тебе прокапаться с релашкой.
Я не поняла, что значит эта фраза.
— Так точно, — сказал Михалыч, кое как поднялся на ноги и поплелся в ванную,
оставляя за собой дорожку из капель шампанского. Когда за ним закрылась дверь,
молодой человек повернулся ко мне и улыбнулся.
— Здесь душно, — сказал он. — Позвольте проводить вас на свежий воздух.
Мне понравилось, что он заговорил со мной на «вы».
Мы вышли из квартиры другим путем. Как оказалось, стальной шест, который я
видела в одной из комнат, вел на первый этаж. Похожие шесты встречаются в
пожарных частях и go go барах. По такому можно быстро соскользнуть вниз к
большой красной машине и получить медаль «За отвагу на пожаре». А можно эротично
потереться о него попкой и грудью и получить от зрителей несколько влажных
банкнот. Вот сколько разных дорог открывает перед нами жизнь…
К счастью, сегодня мне не надо было делать ни первого, ни второго. Рядом с
шестом оказалась узкая спиральная лестница — видимо, для менее срочных случаев.
По ней мы и сошли вниз. Внизу был полутемный гараж, в котором стояла шикарная
черная машина — «Майбах», самый настоящий. Таких, наверно, было в Москве всего
несколько штук.
Остановившись возле машины, молодой человек поднял голову — так, что его нос
оказался направленным на меня, — и с силой втянул воздух. Выглядело это
диковато. Но вслед за этим на его лице изобразилось блаженство, просто даже
какое то умиление.
— Я хотел бы извиниться за случившееся, — сказал он, — и попросить вас об
одолжении.
— Какого рода?
— Мне нужно подобрать подарок девушке примерно вашего возраста. Я сам не
разбираюсь в дамской бижутерии и буду очень признателен за совет.
Секунду я колебалась. Вообще в таких ситуациях надо сматываться при первой
возможности — но мне почему то хотелось продолжить знакомство. И еще было
интересно посмотреть на интерьер машины.
— Хорошо, , — сказала я.
Но как только я села на переднее сиденье, я позабыла про интерьер — такое
сильное впечатление произвел на меня пропуск на ветровом стекле.
Я давно заметила одну китчеватую тенденцию российской власти: она постоянно
норовила совпасть с величественной тенью имперской истории и культуры, как бы
выписать себе дворянскую грамоту, удостоверяющую происхождение от славных корней
— несмотря на то, что общего с прежней Россией у нее было столько же, сколько у
каких нибудь лангобардов, пасших коз среди руин Форума, с династией Флавиев.
Автопропуск на стекле «Майбаха» оказался свежим образчиком жанра. На нем был
золотой двуглавый орел, трехзначный номер и надпись:
Но знаешь, эта черная телега
имеет право всюду разъезжать.
А. С. Пушкин
Что тут сказать? Да, орел. Да, Пушкин. Но чувства причастности к судьбам великой
страны, на которое рассчитывали криэйторы федеральной службы, не возникало.
Наверно, дело было в неверном выборе эпохи для референций. Следовало обращаться
не к имперским орлам, а к феодальным летописям. Там легче было найти маячки:
Борис Большое Гнездо, Владимир Красная Корочка…
— О чем вы задумались?
— А? Я? — опомнилась я.
— Да, — сказал он. — Когда вы думаете, вы так трогательно морщите носик.
Мы уже выехали на улицу.
— Кстати, мы до сих пор не познакомились, — сказал он. — Александр. Можно Саша.
Слышали про такого Сашу Белого? Ну а я — Саша Серый.
— Про Сашу Белого никогда не слышала. А вот Андрея Белого знала.
— Андрей Белый? — переспросил Александр с некоторым, как мне показалось,
недоумением. — Впрочем, неважно. Как вас зовут?
— Адель.
Пирамида