чтобы мойка была чиста и пуста. Особенно, когда речь идет о
работе над сценариями или над статьями. Я люблю писать
сценарии. Из всех видов литературной поденщины мне более
всего по душе переводы и сценарии. Может быть, потому, что в
обоих этих случаях мне не приходится взваливать на себя всю
полноту ответственности.
Приятно все-таки сознавать, что за будущий фильм в
конечном счете отвечает режиссер - человек, как правило,
молодой, энергичный, до тонкости понимающий, что кино имеет
свой язык и главное в кино - не слова, а образы, которые
изобретает он. А если что-нибудь не так, он махнет рукой и
скажет беспечно: "а, сойдет за мировоззрение!" А что
касается другого его афоризма - "ни кадра на родной земле",-
то он пусть-ка попробует отснять кадры танковой атаки
где-нибудь на елисейских полях! И фильм у него, в конце
концов получится. Это будет не эйзенштейн и не феллини,
конечно, но смотреть его будут, и я сам посмотрю не без
интереса, потому что и в самом деле интересно же, как у него
получилась моя танковая атака.
(Я человек простой, я люблю, чтобы в кино - но только в
кино!- Была парочка штурмбанфюреров сс, чтобы огонь велся по
возможности из всех видов стрелкового оружия и чтобы имела
место хор-р-рошая танковая атака, желательно
массированная... Киновкусы у меня самые примитивные, такие,
что валя демченко называет их совокупность инфантильным
милитаризмом.)
Я сел за машинку и писал, почти не прерываясь, два с
лишним часа, пока не раздался снова телефонный звонок.
Солнце давно уже било в комнату, и мне было жарко, и
был я в запале, и в телефонную трубку не сказал я, а
рявкнул. Однако это оказался наш Федор михеич, и мне,
японисту, свято соблюдающему принципы "сяо", немедленно
пришлось взять тоном ниже.
Слава богу, разговор пошел вовсе не о банной. Михеич
осведомился, известно ли мне о конфликте между Олегом
орешиным и семеном колесниченко. Мне потребовалось несколько
секунд, чтобы переключиться, а затем я сказал, что да, знаю
я об этом конфликте, была у нас такая склока на приемной
комиссии в прошлом месяце. Тогда михеич сообщил, что орешин
подал на колесниченко жалобу в секретариат и что он, михеич,
хотел бы знать мое, сорокина, мнение по этому конфликту.
- Дурак он и склочник, этот орешин,- ляпнул я, не
сдержавшись, в который уже раз позабыв твердое свое решение
никогда не вмешиваться, не впутываться и не вступаться.
Михеич сурово указал мне, что это не ответ, что от меня
ждут не брани-ругани, что от меня ждут объективного мнения
по конкретному делу...
Ну, какое объективное мнение могло быть у меня по этому
делу? На прошлом заседании приемной комиссии этот Олег
орешин, холеный и гладкий мужчина лет пятидесяти, в отлично
сшитом костюме, сверкая запонками, толстым кольцом и золотым
зубом, потребовал вдруг слова и провозгласил жалобу на
прозаика семена колесниченко, который совершил злостный
плагиат. У кого? Да у него, Олега орешина, поэта-баснописца,
члена приемной комиссии, лауреата специальной премии журнала
"станкостроитель". Он, Олег орешин, два года назад
опубликовал в упомянутом журнале сатирическую басню
"медвежьи хлопоты". Каково же было его, Олега орешина,
изумление, когда буквально на днях в декабрьском номере
журнала "надежный транслятор" он прочитал повесть "поезд
надежды", переведенную с иврита, в точности повторяющую всю
ситуацию, весь сюжет и всю расстановку действующих лиц его,
Олега орешина, басни "медвежьи хлопоты"! Пораженный, он
предпринял самостоятельное расследование и установил, что
упомянутый с. Колесниченко, произведя плагиат, написал
повесть, а потом подсунул ее в редакцию журнала под видом
перевода с иврита. С. Колесниченко обманул при этом
редакцию, сказавши, что перевод повести прогрессивного
израильского писателя имярека осуществил якобы его
прикованный к постели друг и т.Д., И т.Д., И т.П. Он, Олег
орешин, требует, чтобы его товарищи по приемной комиссии
помогли ему и т.Д., И т.Д., И т.П.
Самым фантастическим в этой бредовой истории было то,
что по меньшей мере треть приемной комиссии горячо приняла к
сердцу жалобу о. Орешина и тут же стала с живостью
предлагать меры одна другой жутче. Однако силы разума
возобладали. Председатель наш, моментально сообразив, что
волочь эту склоку на горбу придется лично ему, объявил очень
строго: он лично понимает возмущение товарища орешина, но
дело это в компетенцию приемной комиссии никак не входит, и
отвлекаться на него приемная комиссия никак не может.
Я, грешным делом, подумал тогда, что тем дело и
кончится. Но нет, видимо, пределов человеческой глупости. Не
кончилось этим дело. Впрочем, михеич был прав: бранью-ру-
ганью, как и бесплодными сентенциями по поводу пределов
глупости, здесь не обойдешься. Я подобрался и, тщательно
взвешивая слова, высказался в том смысле, что аргументы
Олега орешина для меня не убедительны. Превращение басни в
повесть, даже если таковое имело место, лежит, по моему
мнению, за гранью понятия о плагиате. Мне, с другой стороны,
бывалому переводчику, было бы очень интересно узнать, как
это колесниченко удалось выдать свое собственное
произведение за перевод. По-моему, это просто невозможно.
Вот это была речь не мальчика, но мужа. Михеич выслушал
ее, не перебивая, поблагодарил и повесил трубку. О банной
так вспомнено и не было.
Я вылез из-за стола, открыл дверь в лоджию и постоял на
пороге в лучах солнца. Я чувствовал себя опустошенным,
усталым и ублаготворенным. Так или иначе, а сегодняшний урок
был выполнен, и даже с походом. Теперь можно было с чистой
Скачать книгу [0.13 МБ]
Пирамида