катил на запад, на чудесный закат, к свободе, к воле, к новым городам и
весям, и они пели, и дурачились, и вдруг целовались, как молодые, на
скорости сто кэмэ в час, и хохотали, подщелкивая рифмы к придорожным
плакатам, идиотским и многочисленным...
МАШИНУ СТАВЬТЕ НА ОБОЧИНУ - по-пролетарски, по-рабочему.
НЕПЕРЕКЛЮЧЕНИЕ СВЕТА ВЕДЕТ К АВАРИИ - шею сломишь себе и Марье.
ОБГОН ЗАПРЕЩЕН - шофер восхищен!
БЕРЕГИ ЗЕЛЕНЫХ НАСАЖДЕНИЙ - избежишь серьезных повреждений.
НАРУШЕНИЕ ПРАВИЛ ВЕДЕТ К АВАРИИ тоже - мы на таких нарушителей со
всем прибором положим.
И - венец всему, шедевр в стиле программы AFOR:
ДЕРЖИСЬ ПРАВЕЕ - живешь в Рассее!
И великолепные диалоги, на какие не способна даже программа
АНТИТЬЮРИНГ:
- Опять этот зеленый гнусняк - обогнал нас как!
- Какой гнусняк обогнал нас как?
- А вон тот наклажник. Наложивший целый багажник.
И частушки, радостные и глупые. Он:
Я от ужаса дрожу, в изумлении гляжу:
Вроде ехал по дороге, ан - на дереве сижу!..
А в ответ ему - она:
Мой милок, меня прости, вспоминай без горести - Повстречалась мне
береза на высокой скорости!..
И был хохот. И было счастье. И было лето. И все впереди было
прекрасно.
А на дворе, между тем, стояло странное, мертвенное время.
Слухи возникали чуть ли не ежедневно - иногда забавные, часто
страшноватые, и всегда нелепые....
Дети пропадают, пяти-семи лет. Через месяц-другой их находят
где-нибудь на окраине. Они живы, здоровы, но у них ПРООПЕРИРОВАНЫ
глаза......
Обыск произошел на квартире известного, даже знаменитого, и вполне,
вроде бы, благонадежного писателя, вдобавок - уже покойного. Писатель
умер, проводили его торжественно и в полном соответствии с его
литературным чином, совсем немного времени миновало, еще урна с прахом его
стояла незахороненная в доме, - вдруг позвонили в дверь, явилась бригада в
штатском, с ордером на обыск и почему-то с миноискателем. Прощупали стены,
пол, рамы картин. Урну прощупали миноискателем. Небрежно пролистали
десяток наугад выбранных томов из титанической библиотеки и удалились так
же внезапно, как и возникли, унося с собой непонятный, вполне кафкианский,
набор предметов: антикварный чернильный прибор старой бронзы; пачку писчей
бумаги из рабочего стола; четыре столовых ножа; прижизненное издание
Батюшкова... И - никаких объяснений. И никаких обвинений. Только негласное
распоряжение: имя в статьях, очерках, рецензиях и предисловиях - не
упоминать.
А другой писатель - Каманин, приличный человек, хотя и пьяница, тот
самый, кому Сеня собирался подсунуть Станиславов роман, да так и не сумел,
- по слухам, умер тоже при каких-то сомнительных обстоятельствах: не то
застрелился спьяну, не то его застрелили - весь стол был залит кровищей и
забросан его мозгами, домработница, которая его первая обнаружила, слегка
помешалась даже от ужаса... Дело было взято на контроль Москвой, но так
ничего и не удалось объяснить толком. Что, впрочем, никого особенно не
удивило. (Домработницу - и это уже точно - засадили в психушку: то ли она
болтала лишнее, то ли и в самом деле потребовалось лечение - здесь тоже
никакой ясности не было).
Редакцию "Красной Зари" ни с того ни с сего наполовину разогнали.
Говорят, из-за какого-то стихотворения, но из-за какого именно, никто не
понимает. "Дабы карась не дремал", - многозначительно объяснил ситуацию
Сеня Мирлин, и видимо был прав.
И разогнали Институт сверхпроводимости. Засоренность кадров. Терпение
нашего обкома небезгранично. Развели, понимаешь, сионистское гнездо,
понимаешь...
Появились новые анекдоты про генсека.
"Дорогой и многоуважаемый товарищ генеральный секретарь ЦК КПСС
Леонид Ильич Брежнев!..." "Ну, зачем так официально? Зовите меня просто
Ильичом".
Впрочем, звали его теперь даже еще проще - Леликом.
Лелик в музее рассматривает картину "Демон". "...Хорошая картина...
Красивая... - нагибается, читает латунную табличку на раме. - И недорогая!
Всего В РУБЕЛЬ..."
Готовились выборы в Верховный Совет. Все подсчитывали по газе-ъ там,
сколько коллективов выдвигает того или иного члена Политбюро.
Утверждалось, что таким образом можно установить истинную степень влияния
этих деятелей. Станислав насчитал: Брежнева выдвинули пятьдесят шесть раз,
Косыгина и Подгорного - по двадцать пять, Суслова и Кириленко - по десять.
Потом шел Кулаков - пять. Сеня Мирлин чертовски глубокомысленно и очень,
очень убедительно комментировал полученные результаты, а Виконт кривил
африканские свои губы и брюзжал: "Ерундой занимаетесь. Через десять лет их
никто и помнить-то не будет..."
Вдруг волнами накатывали слухи о Пришельцах из Космоса, о Летающих
тарелках, о филиппинских врачевателях... Возникали судорожные, похожие на
торопливую склоку (скорее, скорее, пока не запретили!) дискуссии в
популярных газетах. Виконт сочинил эпиграмму под Александр-Сергеича:
"Пришельцы есть! - сказал мудрец брадатый.
- Они, быть может, ходят между нами".
"Пришельцев нет!" - сказали кандидаты,
И доктора кивнули головами.
Сеня Мирлин тоже сочинил эпиграмму - про советских писателей:
Советские сатирики попрятались в сортирики,
В сортириках сатирики сидят.
А прочие писатели все думают: "Писать - или
Покудова немного подождать?.."
И евреи уезжали, один за другим - дальние знакомые, близкие знакомые,
родственники близких знакомых. Уже из одноклассников двое уехали, один -
Скачать книгу [0.31 МБ]
Пирамида