Бесплатная,  библиотека и галерея непознанного.Пирамида

Бесплатная, библиотека и галерея непознанного!



Добавить в избранное

будущее, и нельзя было даже прикасаться к этой нити. Так ему казалось....
Начиная с седьмого дня улучшение стало очевидным, но врачиха не
улыбалась в ответ на его искательные улыбки, она качала головой и говорила
не глядя в глаза: "Инфаркт очень обширный... И возраст, не забывайте..."
Он давил в себе пробуждающуюся надежду, понимая каким-о пещерным
инстинктом, что надо держать себя на самом нижнем уровне сокрушенности, и
он молился теперь, готовя себя к совершенно другой жизни. Не будем больше
жить здесь, обещал он. Уедем в твое Костылино, купим там избу, которая так
тебе понравилось, избу Соломатиных, они продадут с охотой, я уверен, и
будем там жить, я научусь плотничать, починю крышу, левый задний венец
поправлю, если он действительно сгнил, заведем кур, дрова буду
заготавливать... ты ведь так хотела этого, тебе будет там хорошо, и каждый
вечер мы будем с тобой играть в "девятку" и в "кинга"... Он так и заснул,
на коленях, уткнувшись лицом в неубранное одеяло, а рано утром, в восемь
часов раздался телефонный звонок, он вскочил, словно обожженный кнутом, и
он уже знал, кто звонит и почему......
На кладбище во время похорон светило солнце, но ветер был такой
свирепо-ледяной и беспощадный... Он простудился вдребезги. Весь. Все зубы
у него болели. И горло. И простреленный бок, и под лопаткой. Лицо
распухло, глаза сделались красными, маленькими и тоскливыми, как у
больного животного. Он и был больным животным. Робко звонила Лариска - он,
с трудом сдерживаясь, попросил оставить его одного. Звонил угрюмый Виконт,
потом приперся вместе с заранее перекошенным от сочувствия Мирлиным - он
не пустил их за порог, он хотел быть один. Он был сейчас больной или
раненый зверь, которому надо заползти куда-нибудь в чащу и там либо
выжить, либо сдохнуть, но - в одиночку, только в одиночку... Он читал
бумаги - свидетельство о смерти, документы о захоронении, - он словно
надеялся найти там нечто существенное, но не нашел ничего, кроме
отстраненно удивившей его записи о причине смерти: "атеросклероз артерий
мозга". Почему - мозга? Ведь это был инфаркт, мимолетно удивился он и тут
же забыл об этом, его вдруг потянуло читать письма, его - к ней, ее - к
нему, письма тети Лиды и других маминых подружек, которых давно уже не
было на свете, и какие-то ее записки по педагогике, и несколько вариантов
автобиографии... И вот тут ему стало совершенно невмоготу - он собрал всю
эту гору бумаги, перетащил в ванную и принялся жечь в печке-колонке - все
подряд, уже больше не читая, не желая читать, не желая ничего помнить и
узнавать......
Вот странно. Она сделала то же самое с отцовским архивом, когда
получила похоронку - сожгла все, до последнего листочка, неживая,
окаменевшая, с сухими глазами... (Испуганный и зареванный, он сидел в
дальнем углу и следил за нею, боясь подойти: в сумраке, в отсветах огня
она казалась ему деревянной и незнакомой). Интересно, что же такое она
хотела уничтожить, когда жгла исписанную бумагу? И что хотел уничтожить
он? От чего избавиться? Какой изболевшийся нерв выдернуть и самое его
место выжечь? Ответа не было. Совершался акт горя и отчаяния - несомненно,
но был ли в нем хоть какой-нибудь смысл? Ну хоть какой-нибудь?..
На третий день он вышел вечером из дому, купил пачку сигарет и
позвонил Лариске. Всю ночь (до пяти утра) они с ней ходили по кругу:
Литейный мост, мимо бывшего французского консульства (где теперь была
школа для тугоухих детей), мимо пристани речных трамвайчиков (где десять
лет назад напали на них хулиганы - случай, рассматривавшийся в качестве
кандидата на ДЕВЯТНАДЦАТОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО, но отвергнутый), по Кировскому
мосту, мимо Дома Политкаторжан, мимо "Авроры", по мосту Свободы (бывшему
Сампсониевскому, когда-то деревянному, уютному, узенькому, а теперь
железному, широкому, важному), мимо стройки (раньше, до войны, здесь стоял
так называемый Пироговский музей, огромное то ли еще недостроенное, то ли
уже разрушенное здание, в блокаду оно сгорело под зажигалками, после войны
там держали несколько тысяч пленных немцев, загадивших все анфилады, залы
и аркады самым неописуемым образом, а теперь здесь возводили новую
гостиницу), мимо желтого бесконечного фасада Военно-Медицинской Академии,
и снова - на Литейный мост... Говорили мало. Курили. Иногда вдруг ловили
взгляды друг друга, и тогда их словно бросало друг к другу - они судорожно
обнимались и стояли так по несколько минут, щека к щеке, душа к душе...
Что-то происходило в нем. (Да и в ней, наверное, тоже, но он об этом не
думал тогда совсем). Угли холодели и покрывались серым пеплом. Рану
затягивало розовой сочащейся пленочкой. Кончалась одна жизнь и начиналась
другая. Одни страхи уходили в никуда, другие приходили из ниоткуда...
Равновесие восстанавливалось...


А спустя неделю он вдруг почувствовал, что может говорить и думать о
ней совсем уже без боли, даже, пожалуй, наоборот, - он таким образом как
бы отрицал ее исчезновение и утверждал присутствие. Впрочем, анализировать
все эти ощущения ему не захотелось, надо было сначала выздороветь до
конца. Если, конечно, от такого можно выздороветь до конца. (Потом
оказалось, - можно. Не выздороветь, конечно, а перейти как бы на иной
уровень здоровья - одноногий инвалид ведь тоже может считаться и даже быть
здоровым, но - на своем уже уровне).


И еще прошел один год, но, слава богу, спокойно, без потрясений и
ударов, все успокоилось, они с Лариской поженились - тихо, без свадьбы,
только Виконт, Сеня Мирлин да Жека Малахов с Татьяной сидели за столом,
ели мясо по-бургундски, пили медицинский спирт и дружно исполняли
отшлифованный репертуар:

Если ты ешь кукурузу,
Если ты ешь кукурузу,
Если ты ешь кукурузу,
- Значит, ты ешь кукурузу!!!
Поцелуй свою тещу!
Жизнь наша сложная штука,
А-а-а-а-а!..

Ах, как давно это было! Хрущ, кукуруза, глоток свободы, оттепель...
"Один день Ивана Денисовича"... И как все навсегда миновало! Ну, может
быть, и не навсегда. В конце концов, должна же экономика... Слушай, какая
к шутам экономика? Трамваи ходят? Ходят. Чего тебе еще надобно, старче?
Водка продается?.. "Будет пять и будет восемь, все равно мы пить не
бросим. Передайте Ильичу: нам и десять по-плечу. Ну, а если будет больше,

Скачать книгу [0.31 МБ]