-- Хорошо... -- говорил кот сквозь зубы. -- Бывали-живали царь
да царица. У царя, у царицы был один сын... мнэ-э... дурак,
естественно...
Кот с досадой выплюнул цветок и, весь сморщившись, потер лоб.
-- Отчаянное положение, -- проговорил он. -- Ведь кое-что помню!
"Ха-ха-ха! Будет чем полакомиться: конь -- на обед, молодец -- на
ужин..." Откуда бы это? А Иван, сами понимаете -- дурак, отвечает: "Эх
ты, поганое чудище, не уловивши бела лебедя, да кушаешь!" Потом,
естественно -- каленая стрела, все три головы долой, Иван вынимает три
сердца и привозит, кретин, домой матери... Какой подарочек! -- Кот
сардонически засмеялся, потом вздохнул. -- Есть еще такая болезнь --
склероз, -- сообщил он.
Он снова вздохнул, повернул обратно к дубу и запел: "Кря-кря, мои
деточки! Кря-кря, голубяточки! Я... мнэ-э... я слезой вас отпаивала...
вернее -- выпаивала..." Он в третий раз вздохнул и некоторое время шел
молча. Поравнявшись с дубом, он вдруг немузыкально заорал: "Сладок кус
недоедала!..."
В лапах у него вдруг оказались массивные гусли -- я даже не
заметил, где он их взял. Он отчаянно ударил по ним лапой и, цепляясь
когтями за струны, заорал еще громче, словно бы стараясь заглушить
музыку:
Дасс им таннвальд финстер ист,
Дасс махт дас хольтс,
Дасс... мнэ-э... майн шатц... или катц?..
Он замолк и некоторое время шагал, молча стуча по струнам. Потом
тихонько, неуверенно запел:
Ой, бывав я в тим садочку,
Та скажу вам всю правдочку:
Ото так
Копають мак.
Он повернул к дубу, прислонил к нему гусли и почесал задней ногой
за ухом.
-- Труд, труд и труд, -- сказал он. -- Только труд! Он снова
заложил лапы за спину и пошел влево от дуба, бормоча:
-- Дошло до меня, о великий царь, что в славном городе Багдаде
жил-был портной, по имени... -- Он встал на четвереньки, выгнул спину и
злобно зашипел. -- Вот с этими именами у меня особенно отвратительно!
Абу... Али... Кто-то ибн чей-то... Н-ну хорошо, скажем, Полуэкт. Полуэкт
ибн... мнэ-э... Полуэктович... Все равно не помню, что было с этим
портным. Ну и пес с ним, начнем другую...
Я лежал на подоконнике и, млея, смотрел, как злосчастный Василий
бродит около дуба то вправо, то влево, бормочет, откашливается,
подвывает, мычит, становится от напряжения на четвереньки -- словом,
мучается несказанно. Диапазон знаний его был грандиозен. Ни одной сказки
и ни одной песни он не знал больше чем наполовину, но зато это были
русские, украинские, западнославянские, немецкие, английские, по-моему,
даже японские, китайские и африканские сказки, легенды, притчи, баллады,
песни, романсы, частушки и припевки. Склероз приводил его в бешенство,
несколько раз он бросался на ствол дуба и драл кору когтями, он шипел и
плевался, и глаза его при этом горели, как у дьявола, а пушистый хвост,
толстый, как полено, то смотрел в зенит, то судорожно подергивался, то
хлестал его по бокам. Но единственной песенкой, которую он допел до
конца, был "Чижик-пыжик", а единственной сказочкой, которую он связно
рассказал, был "Дом, который построил Джек" в переводе Маршака, да и то
с некоторыми купюрами. Постепенно -- видимо, от утомления -- речь его
обретала все более явственный кошачий акцент. "А в поли, поли, -- пел
он, -- сам плужок ходэ, а... мнэ-э... а... мнэ-а-а-у!.. а за тым плужком
сам... мья-а-у-а-у! сам господь ходэ или бродэ?.." В конце концов он
совершенно изнемог, сел на хвост и некоторое время сидел так, понурив
голову. Потом тихо, тоскливо мяукнул, взял гусли под мышку и на трех
ногах медленно уковылял по росистой траве.
Я слез с подоконника и уронил книгу. Я отчетливо помнил, что в
последний раз это было "Творчество душевнобольных", я был уверен, что на
пол упала именно эта книга. Но подобрал я и положил на подоконник
"Раскрытие преступлений" А. Свенсона и О. Венделя. Я тупо раскрыл ее,
пробежал наудачу несколько абзацев, и мне сейчас же почудилось, что на
дубе висит удавленник. Я опасливо поднял глаза. С нижней ветки дуба
свешивался мокрый серебристо-зеленый акулий хвост. Хвост тяжело
покачивался под порывами утреннего ветерка.
Я шарахнулся и стукнулся затылком о твердое. Громко зазвонил
телефон. Я огляделся. Я лежал поперек дивана, одеяло сползло с меня на
пол, в окно сквозь листву дуба било утреннее солнце.
Глава третья
Мне пришло в голову, что обычное
интервью с дьяволом или волшебником
можно с успехом заменить искусным
использованием положений науки.
Г.Дж. Уэллс
Телефон звонил. Я протер глаза, посмотрел в окно (дуб был на месте),
посмотрел на вешалку (вешалка тоже была на месте). Телефон звонил. За стеной
в комнате у старухи было тихо. Тогда я соскочил на пол, отворил дверь
(щеколда была на месте) и вышел в прихожую. Телефон звонил. Он стоял на
полочке над большой кадушкой -- очень современный аппарат белой пластмассы,
такие я видел только в кино и в кабинете нашего директора. Я взял трубку.
-- Алло...
-- Это кто?-- спросил пронзительный женский голос.
-- А кого вам надо?
-- Это изнакурнож?
-- Что?
Скачать книгу [0.18 МБ]
Пирамида