столе.
Звук собственного голоса разбудил меня окончательно. Я сел. Уныло
лаяли собаки, за стеной грозно храпела старуха. Я наконец вспомнил, где
нахожусь. В комнате никого не было. В сумеречном свете я увидел на полу
свою подушку и барахло, рухнувшее с вешалки. "Бабка голову оторвет", --
подумал я и вскочил. Пол был холодный, и я переступил на половики. Бабка
перестала храпеть. Я замер. Потрескивали половицы, что-то хрустело и
шелестело в углах. Бабка оглушительно свистнула и захрапела снова. Я
поднял подушку и бросил ее на диван. От рухляди пахло псиной. Вешалка
сорвалась с гвоздя и висела боком. Я поправил ее и стал подбирать
рухлядь. Едва я повесил последний салоп, как вешалка оборвалась и,
шаркнув по обоям, снова повисла на одном гвозде. Бабка перестала
храпеть, и я облился холодным потом. Где-то поблизости завопил петух. В
суп тебя, подумал я с ненавистью. Старуха за стеной принялась вертеться,
скрипели и щелкали пружины. Я ждал, стоя на одной ноге. Во дворе кто-то
сказал тихонько: "Спать пора, засиделись мы сегодня с тобой". Голос был
молодой, женский. "Спать так спать, -- отозвался другой голос.
Послышался протяжный зевок. -- Плескаться больше не будешь сегодня?" --
"Холодно что-то. Давай баиньки". Стало тихо. Бабка зарычала и заворчала,
и я осторожно вернулся на диван. Утром встану пораньше и все поправлю
как следует...
Я лег на правый бок, натянул одеяло на ухо, закрыл глаза и вдруг
понял, что спать мне совершенно не хочется -- хочется есть. Ай-яй-яй,
подумал я. Надо было срочно принимать меры, и я их принял.
Вот, скажем, система двух интегральных уравнений типа уравнений
звездной статистики; обе неизвестные функции находятся под интегралом.
Решать, естественно, можно только численно, скажем, на БЭСМ... Я
вспомнил нашу БЭСМ. Панель управления цвета заварного крема. Женя кладет
на эту панель газетный сверток и неторопливо его разворачивает. "У тебя
что?" -- "У меня с сыром и колбасой". С польской полукопченой,
кружочками. "Эх ты, жениться надо! У меня котлеты, с чесночком,
домашние. И соленый огурчик". Нет, два огурчика... Четыре котлеты и для
ровного счета четыре крепких соленых огурчика. И четыре куска хлеба с
маслом...
Я откинул одеяло и сел. Может быть, в машине что-нибудь осталось?
Нет, все, что там было, я съел. Осталась поваренная книга для Валькиной
мамы, которая живет в Лежневе. Как это там... Соус пикан. Полстакана
уксусу, две луковицы... и перчик. Подается к мясным блюдам... Как сейчас
помню: к маленьким бифштексам. "Вот подлость, -- подумал я,-- ведь не
просто к бифштексам, а к ма-а-аленьким бифштексам". Я вскочил и подбежал
к окну. В ночном воздухе отчетливо пахло ма-а-аленькими бифштексами.
Откуда-то из недр подсознания всплыло: "Подавались ему обычные в
трактирах блюда, как то: кислые щи, мозги с горошком, огурец соленый (я
глотнул) и вечный слоеный сладкий пирожок..." -- "Отвлечься бы", --
подумал я и взял книгу с подоконника. Это был Алексей Толстой, "Хмурое
утро". Я открыл наугад. "Махно, сломав сардиночный нож, вытащил из
кармана перламутровый ножик с полусотней лезвий и им продолжал
орудовать, открывая жестянки с ананасами (плохо дело, подумал я),
французским паштетом, с омарами, от которых резко запахло по комнате". Я
осторожно положил книгу и сел за стол на табурет. В комнате вдруг
обнаружился вкусный резкий запах: должно быть, пахло омарами. Я стал
размышлять, почему я до сих пор ни разу не попробовал омаров. Или,
скажем, устриц. У Диккенса все едят устриц, орудуют складными ножами,
отрезают толстые ломти хлеба, намазывают маслом... Я стал нервно
разглаживать скатерть. На скатерти виднелись неотмытые пятна. На ней
много и вкусно ели. Ели омаров и мозги с горошком. Ели маленькие
бифштексы с соусом пикан. Большие и средние бифштексы тоже ели. Сыто
отдувались, удовлетворенно цыкали зубом...
Отдуваться мне было не с чего, и я принялся цыкать зубом.
Наверное, я делал это громко и голодно, потому что старуха за
стеной заскрипела кроватью, сердито забормотала, загремела чем-то и
вдруг вошла ко мне в комнату. На ней была длинная серая рубаха, а в
руках она несла тарелку, и в комнате сейчас же распространился
настоящий, а не фантастический аромат еды. Старуха улыбалась. Она
поставила тарелку прямо передо мной и сладко пробасила:
-- Откушай-ко, батюшка, Александр Иванович. Откушай, чем бог
послал, со мной переслал...
-- Что вы, что вы, Наина Киевна, -- забормотал я, -- зачем же было
так беспокоить себя...
Но в руке у меня уже откуда-то оказалась вилка с костяной ручкой, и
я стал есть, а бабка стояла рядом, кивала и приговаривала:
-- Кушай, батюшка, кушай на здоровьице...
Я съел все. Это была горячая картошка с топленым маслом.
-- Наина Киевна, -- сказал я истово, -- вы меня спасли от голодной
смерти.
-- Поел? -- сказала Наина Киевна как-то неприветливо.
-- Великолепно поел. Огромное вам спасибо! Вы себе представить не
можете...
-- Чего уж тут не представить, -- перебила она уже совершенно
раздраженно. -- Поел, говорю? Ну и давай сюда тарелку... Тарелку,
говорю, давай!
-- По... пожалуйста, -- проговорил я.
-- "Пожалуйста, пожалуйста"... Корми тут вас за пожалуйста...
-- Я могу заплатить, -- сказал я, начиная сердиться.
-- "Заплатить, заплатить"... -- Она пошла к двери. -- А ежели за
это и не платят вовсе? И нечего врать было...
-- То есть как это -- врать?
-- А так вот и врать! Сам говорил, что цыкать не будешь...-- Она
замолчала и скрылась за дверью.
"Что это она? -- подумал я. Странная какая-то бабка... Может быть,
она вешалку заметила?" Было слышно, как она скрипит пружинами, ворочаясь
на кровати и недовольно ворча. Потом она запела негромко на какой-то
варварский мотив: "Покатаюся, поваляюся, Ивашкиного мяса поевши..." Из
окна потянуло ночным холодом. Я поежился, поднялся, чтобы вернуться на
диван, и тут меня осенило: дверь я перед сном запирал. В растерянности я
подошел к двери и протянул руку, чтобы проверить щеколду, но едва пальцы
мои коснулись холодного железа, как все поплыло у меня перед глазами.
Оказалось, что я лежу на диване, уткнувшись носом в подушку, и пальцами
ощупываю холодное бревно стены.
Некоторое время я лежал, обмирая, пока не осознал, что где-то рядом
Скачать книгу [0.18 МБ]
Пирамида