черно-серый с разводами кот. Усевшись, он сыто и равнодушно посмотрел на
меня желтыми глазами. "Кис-кис-кис", -- сказал я машинально. Кот вежливо
и холодно разинул зубастую пасть, издал сиплый горловой звук, а затем
отвернулся и стал смотреть внутрь двора. Оттуда, из-за забора, голос
горбоносого произнес:
-- Василий, друг мой, разрешите вас побеспокоить.
Завизжал засов. Кот поднялся и бесшумно канул во двор. Ворота
тяжело закачались, раздался ужасающий скрип и треск, и левая воротина
медленно отворилась. Появилось красное от натуги лицо горбоносого.
-- Благодетель! -- позвал он. -- Заезжайте!
Я вернулся в машину и медленно въехал во двор. Двор был обширный, в
глубине стоял дом из толстых бревен, а перед домом красовался
приземистый необъятный дуб, широкий, плотный, с густой кроной,
заслоняющей крышу. От ворот к дому, огибая дуб, шла дорожка, выложенная
каменными плитами. Справа от дорожки был огород, а слева, посередине
лужайки, возвышался колодезный сруб с воротом, черный от древности и
покрытый мохом.
Я поставил машину в сторонке, выключил двигатель и вылез. Бородатый
Володя тоже вылез и, прислонив ружье к борту, стал прилаживать рюкзак.
-- Вот вы и дома, -- сказал он.
Горбоносый со скрипом и треском затворял ворота, я же, чувствуя
себя довольно неловко, озирался, не зная, что делать.
-- А вот и хозяйка! -- вскричал бородатый. -- По здорову ли, баушка
Наина свет Киевна!
Хозяйке было, наверное, за сто. Она шла к нам медленно, опираясь на
суковатую палку, волоча ноги в валенках с галошами. Лицо у нее было
темно-коричневое; из сплошной массы морщин выдавался вперед и вниз нос,
кривой и острый, как ятаган, а глаза были бледные, тусклые, словно бы
закрытые бельмами.
-- Здравствуй, здравствуй, внучек, -- произнесла она неожиданно
звучным басом. -- Это, значит, и будет новый программист? Здравствуй,
батюшка, добро пожаловать!..
Я поклонился, понимая, что нужно помалкивать. Голова бабки поверх
черного пухового платка, завязанного под подбородком, была покрыта
веселенькой капроновой косынкой с разноцветными изображениями Атомиума и
с надписями на разных языках: "Международная выставка в Брюсселе". На
подбородке и под носом торчала редкая седая щетина. Одета была бабка в
ватную безрукавку и черное суконное платье.
-- Таким вот образом, Наина Киевна! -- сказал горбоносый, подходя и
обтирая с ладоней ржавчину. -- Надо нашего нового сотрудника устроить на
две ночи. Позвольте вам представить... м-м-м...
-- А не надо, -- сказала старуха, пристально меня рассматривая. --
Сама вижу. Привалов Александр Иванович, одна тысяча девятьсот тридцать
восьмой, мужской, русский, член ВЛКСМ, нет, нет, не участвовал, не был,
не имеет, а будет тебе, алмазный, дальняя дорога и интерес в казенном
доме, а бояться тебе, бриллиантовый, надо человека рыжего, недоброго, а
позолоти ручку, яхонтовый...
-- Гхм! -- громко сказал горбоносый, и бабка осеклась.
Воцарилось неловкое молчание.
-- Можно звать просто Сашей... -- выдавил я из себя заранее
приготовленную фразу.
-- И где же я его положу? -- осведомилась бабка.
-- В запаснике, конечно, -- несколько раздраженно сказал
горбоносый.
-- А отвечать кто будет?
-- Наина Киевна!.. -- раскатами провинциального трагика взревел
горбоносый, схватил старуху под руку и поволок к дому. Было слышно, как
они спорят: "Ведь мы уже договорились!.." -- "...А ежели он что-нибудь
стибрит?.." -- "Да тише вы! Это же программист, понимаете? Комсомолец!
Ученый!.." -- "А ежели он цыкать будет?.."
Я стесненно повернулся к Володе. Володя хихикал.
-- Неловко как-то, -- сказал я.
-- Не беспокойтесь, все будет отлично...
Он хотел сказать еще что-то, но тут бабка дико заорала:
-- А диван-то, диван!..
Я вздрогнул и сказал:
-- Знаете, я, пожалуй, поеду, а?
-- Не может быть и речи! -- решительно сказал Володя. -- Все
уладится. Просто бабке нужна мзда, а у нас с Романом нет наличных.
-- Я заплачу, -- сказал я. Теперь мне очень хотелось уехать:
терпеть не могу этих житейских коллизий.
Володя замотал головой.
-- Ничего подобного. Вон он уже идет. Все в порядке.
Горбоносый Роман подошел к нам, взял меня за руку и сказал:
-- Ну, все устроилось. Пошли.
-- Слушайте, неудобно как-то, -- сказал я. -- Она в конце концов не
обязана...
Но мы уже шли к дому.
-- Обязана, обязана, -- приговаривал Роман.
Обогнув дуб, мы подошли к заднему крыльцу. Роман толкнул обитую
дерматином дверь, и мы оказались в прихожей, просторной и чистой, но
плохо освещенной. Старуха ждала нас, сложив руки на животе и поджав
губы. При виде нас она мстительно пробасила:
-- А расписочку чтобы сейчас же!.. Так, мол, и так: принял, мол,
то-то и то-то от такой-то, каковая сдала вышеуказанное
нижеподписавшемуся...
Роман тихонько взвыл, и мы вошли в отведенную мне комнату. Это было
прохладное помещение с одним окном, завешенным ситцевой занавесочкой.
Роман сказал напряженным голосом:
-- Располагайтесь и будьте как дома.
Старуха из прихожей сейчас же ревниво осведомилась:
-- А зубом они не цыкают?
Роман, не оборачиваясь, рявкнул:
-- Не цыкают! Говорят вам -- зубов нет.
-- Тогда пойдем расписочку напишем...
Роман поднял брови, закатил глаза, оскалил зубы и потряс головой,
но все-таки вышел. Я осмотрелся. Мебели в комнате было немного. У окна
стоял массивный стол, накрытый ветхой серой скатертью с бахромой, перед
столом -- колченогий табурет. Возле голой бревенчатой стены помещался
обширный диван, на другой стене, заклеенной разнокалиберными обоями,
Скачать книгу [0.18 МБ]
Пирамида