-- Я говорю, это изба на курногах или нет? Кто говорит?
-- Да, -- сказал я. -- Изба. Кого вам нужно?
-- О дьявол, -- сказал женский голос. -- Примите телефонограмму.
-- Давайте.
-- Записывайте.
-- Одну минутку, -- сказал я. -- Возьму карандаш и бумагу.
-- О дьявол, -- сказал женский голос.
Я принес записную книжку и цанговый карандаш.
-- Слушаю вас.
-- Телефонограмма номер двести шесть, -- сказал женский голос. --
Гражданке Горыныч Наине Киевне...
-- Не так быстро... Киевне... Дальше?
-- "Настоящим... предлагается вам... прибыть сегодня... двадцать
седьмого июля... сего года... в полночь... на ежегодный республиканский
слет..." Записали?
-- Записал.
-- "Первая встреча... состоится... на Лысой Горе. Форма одежды
парадная. Пользование механическим транспортом... за свой счет.
Подпись... начальник канцелярии... Ха... Эм... Вий".
-- Кто?
-- Вий! Ха Эм Вий".
-- Не понимаю.
-- Вий! Хрон Монадович! Вы что, начальника канцелярии не знаете?
-- Не знаю, -- сказал я. -- Говорите по буквам.
-- Дьявольщина! Хорошо, по буквам: Вервольф-Инкуб-Ибикус краткий...
Записали?
-- Кажется, записал, -- сказал я. -- Получилось -- Вий.
-- Кто?
-- Вий!
-- У вас что, полипы? Не понимаю!
-- Владимир! Иван! Иван краткий!
-- Так. Повторите телефонограмму.
Я повторил.
-- Правильно. Передала Онучкина. Кто принял?
-- Привалов.
-- С приветом, Привалов! Давно служишь?
-- Собачки служат, -- сердито сказал я. -- Я работаю.
-- Ну-ну, работай. На слете встретимся.
Раздались гудки. Я повесил трубку и вернулся в комнату. Утро было
прохладное, я торопливо сделал зарядку и оделся. Происходящее казалось
мне чрезвычайно любопытным. Телефонограмма странно ассоциировалась в
моем сознании с ночными событиями, хотя я представления не имел, каким
образом. Впрочем, кое-какие идеи уже приходили мне в голову, и
воображение мое было возбуждено.
Все, чему мне случилось быть здесь свидетелем, не было мне
совершенно незнакомым, о подобных случаях я где-то что-то читал и теперь
вспомнил, что поведение людей, попадавших в аналогичные обстоятельства,
всегда представлялось мне необычайно, раздражающе нелепым. Вместо того
чтобы полностью использовать увлекательные перспективы, открывшиеся для
них счастливым случаем, они пугались, старались вернуться в обыденное.
Какой-то герой даже заклинал читателей держаться подальше от завесы,
отделяющей наш мир от неведомого, пугая духовными и физическими
увечьями. Я еще не знал, как развернутся события, но уже был готов с
энтузиазмом окунуться в них.
Бродя по комнате в поисках ковша или кружки, я продолжал
рассуждать. Эти пугливые люди, думал я, похожи на некоторых
ученых-экспериментаторов, очень упорных, очень трудолюбивых, но начисто
лишенных воображения и поэтому очень осторожных. Получив нетривиальный
результат, они шарахаются от него, поспешно объясняют его нечистотой
эксперимента и фактически уходят от нового, потому что слишком сжились
со старым, уютно уложенным в пределы авторитетной теории. Я уже
обдумывал кое-какие эксперименты с книгой-перевертышем (она по-прежнему
лежала на подоконнике и была теперь "Последним изгнанником" Олдриджа), с
говорящим зеркалом и с цыканьем. У меня было несколько вопросов к коту
Василию, да и русалка, живущая на дубе, представляла определенный
интерес, хотя временами мне казалось, что она-то мне все-таки
приснилась. Я ничего не имею против русалок, но не представляю себе, как
они могут лазить по деревьям... хотя, с другой стороны, чешуя?..
Ковшик я нашел на кадушке под телефоном, но воды в кадушке не
оказалось, и я направился к колодцу. Солнце поднялось уже довольно
высоко. Где-то гудели машины, послышался милицейский свисток, в небе с
солидным гулом проплыл вертолет. Я подошел к колодцу и, с
удовлетворением обнаружив на цепи мятую жестяную бадью, стал
раскручивать ворот. Бадья, постукивая о стены, пошла в черную глубину,
раздался плеск, цепь натянулась. Я крутил ворот и смотрел на свой
"Москвич". У машины был усталый, запыленный вид, ветровое стекло было
заляпано разбившейся о него вдребезги мошкарой. "Надо будет воды долить
в радиатор, -- подумал я. -- И вообще..."
Бадья показалась мне очень тяжелой. Когда я поставил ее на сруб, из
воды высунулась огромная щучья голова, зеленая и вся какая-то замшелая.
Я отскочил.
-- Опять на рынок поволочешь? -- сильно окая, сказала щука. Я
ошарашенно молчал. -- Дай же ты мне покоя, ненасытная! Сколько можно?..
Чуть успокоюсь, приткнусь отдохнуть да подремать -- ташшит! Я ведь не
молодая уже, постарше тебя буду... Жабры тоже не в порядке...
Было очень странно смотреть, как она говорит. Совершенно как щука в
кукольном театре, она вовсю открывала и закрывала зубастую пасть в
неприятном несоответствии с произносимыми звуками. Последнюю фразу она
произнесла, судорожно сжав челюсти.
-- И воздух мне вреден, -- продолжала она. -- Вот подохну, что
будешь делать? Все скупость твоя бабья да дурья... Все копишь, а для
чего копишь -- сама не знаешь... На последней реформе-та как погорела,
а? То-то! А екатериновками? Сундуки оклеивала! А керенками-та,
керенками! Ведь печку топила керенками...
-- Видите ли, -- сказал я, немного оправившись.
-- Ой, кто это? -- испугалась щука.
-- Я... Я здесь случайно... Я намеревался слегка помыться.
-- Помыться! А я думала, опять старуха. Не вижу я: старая. Да и
коэффициент преломления в воздухе, говорят, совсем другой. Воздушные
очки было себе заказала, да потеряла, не найду... А кто ж ты будешь?
Скачать книгу [0.18 МБ]
Пирамида