понять Выбегаллу с его болезненной страстью устраивать цирковые
представления и публичные взрывы на потребу любопытным, лишенным
возможности (да и желания) разобраться в сути вопроса. Если не считать
двух-трех изнуренных командировками абсолютников, обожающих давать
интервью о положении дел в бесконечности, никто в институте, мягко
выражаясь, не злоупотреблял контактами с прессой: это считалось дурным
тоном и имело глубокое внутреннее обоснование.
Дело в том, что самые интересные и изящные научные результаты
сплошь и рядом обладают свойством казаться непосвященному заумными и
тоскливо-непонятными. Люди, далекие от науки, в наше время ждут от нее
чуда и только чуда и практически не способны отличить настоящее научное
чудо от фокуса или какого-нибудь интеллектуального сальто-мортале. Наука
чародейства и волшебства не составляет исключения. Организовать на
телестудии конференцию знаменитых привидений или просверлить взглядом
дыру в полуметровой бетонной стене могут многие, и это никому не нужно,
но это приводит в восторг почтеннейшую публику, плохо представляющую
себе, до какой степени наука сплела и перепутала понятия сказки и
действительности. А вот попробуйте найти глубокую внутреннюю связь между
сверлящим свойством взгляда и филологическими характеристиками слова
"бетон", попробуйте решить эту маленькую частную проблемку, известную
под названием Великой проблемы Ауэрса! Ее решил Ойра-Ойра, создав теорию
фантастической общности и положив начало совершенно новому разделу
математической магии. Но почти никто не слыхал об Ойре-Ойре, зато все
превосходно знают профессора Выбегаллу. ("Как, вы работаете в НИИЧАВО?
Ну как там Выбегалло? Что он еще новенького сотворил?") Это происходит
потому, что идеи Ойры-Ойры способны воспринять всего двести-триста
человек на всем земном шаре, и среди этих двух-трех сотен довольно много
членов-корреспондентов и -- увы! -- нет ни одного корреспондента. А
классический труд Выбегаллы "Основы технологии производства
самонадевающейся обуви", набитый демагогической болтовней, произвел в
свое время заботами Б. Питомника изрядный шум. (Позже выяснилось, что
самонадевающиеся ботинки стоят дороже мотоцикла и боятся пыли и
сырости.)
Время было позднее. Я порядком устал и незаметно для себя заснул.
Мне снилась какая-то нечисть: многоногие гигантские комары, бородатые,
как Выбегалло, говорящие ведра с обратом, чан на коротких ножках,
бегающий по лестнице. Иногда в мой сон заглядывал какой-нибудь
нескромный домовой, но, увидев такие страсти, испуганно удирал.
Проснулся я от боли и увидел рядом с собою мрачного бородатого комара,
который старался запустить свой толстый, как авторучка, хобот мне в
икру.
"Брысь!" -- заорал я и стукнул его кулаком по выпученному глазу.
Комар обиженно заурчал и отбежал в сторону. Он был большой, как
собака, рыжий с подпалинами. Вероятно, во сне я бессознательно произнес
формулу материализации и нечаянно вызвал из небытия это угрюмое
животное. Загнать его обратно в небытие мне не удалось. Тогда я
вооружился томом "Уравнений математической магии", открыл форточку и
выгнал комара на мороз. Пурга сейчас же закрутила его, и он исчез в
темноте. Вот так возникают нездоровые сенсации, подумал я.
Было шесть часов утра. Я прислушался. В институте стояла тишина. То
ли все старательно работали, то ли уже разошлись по домам. Мне следовало
совершить еще один обход, но идти никуда не хотелось и хотелось
чего-нибудь поесть, потому что ел я в последний раз восемнадцать часов
назад. И я решил пустить вместо себя дубля.
Вообще я пока еще очень слабый маг. Неопытный. Будь здесь
кто-нибудь рядом, я бы никогда не рискнул демонстрировать свое
невежество. Но я был один, и я решил рискнуть, а заодно немного
попрактиковаться. В "Уравнениях матмагии" я отыскал общую формулу,
подставил в нее свои параметры, проделал все необходимые манипуляции и
произнес все необходимые выражения на древнехалдейском. Все-таки ученье
и труд все перетрут. Первый раз в жизни у меня получился порядочный
дубль. Все у него было на месте, и он был даже немножко похож на меня,
только левый глаз у него почему-то не открывался, а на руках было по
шести пальцев. Я разъяснил ему задание, он кивнул, шаркнул ножкой и
удалился, пошатываясь. Больше мы с ним не встречались. Может быть, его
ненароком занесло в бункер к З. Горынычу, а может быть, он уехал в
бесконечное путешествие на ободе Колеса Фортуны -- не знаю, не знаю.
Дело в том, что я очень скоро забыл о нем, потому что решил изготовить
себе завтрак.
Я человек неприхотливый. Мне всего-то и надо было, что бутерброд с
докторской колбасой и чашку черного кофе. Не понимаю, как это у меня
получилось, но на столе образовался докторский халат, густо намазанный
маслом. Когда первый приступ естественного изумления прошел, я
внимательно осмотрел халат. Масло было не сливочное и даже не
растительное. Вот тут мне надо было халат уничтожить и начать все
сначала. Но с отвратительной самонадеянностью я вообразил себя
богом-творцом и пошел по пути последовательных трансформаций. Рядом с
халатом появилась бутылка с черной жидкостью, а сам халат, несколько
помедлив, стал обугливаться по краям. Я торопливо уточнил свои
представления, сделав особый упор на образы кружки и говядины. Бутылка
превратилась в кружку, жидкость не изменилась, один рукав халата сжался,
вытянулся, порыжел и стал подергиваться. Вспотев от страха, я убедился,
что это коровий хвост. Я вылез из кресла и отошел в угол. Дальше хвоста
дело не пошло, но зрелище и без того было жутковатое. Я попробовал еще
раз, и хвост заколосился. Я взял себя в руки, зажмурился и стал со всей
возможной отчетливостью представлять в уме ломоть обыкновенного ржаного
хлеба, как его отрезают от буханки, намазывают маслом -- сливочным, из
хрустальной масленки -- и кладут на него кружок колбасы. Бог с ней, с
докторской, пусть будет обыкновенная полтавская полукопченая. С кофе я
решил пока подождать. Когда я осторожно разжмурился, на докторском
халате лежал большой кусок горного хрусталя, внутри которого что-то
темнело. Я поднял этот кристалл, за кристаллом потянулся халат,
необъяснимо к нему приросший, а внутри кристалла я различил вожделенный
бутерброд, очень похожий на настоящий. Я застонал и попробовал мысленно
расколоть кристалл. Он покрылся густой сетью трещин, так что бутерброд
почти исчез из виду. "Тупица, -- сказал я себе, -- ты съел тысячи
бутербродов, и ты не способен сколько-нибудь отчетливо вообразить их. Не
волнуйся, никого нет, никто тебя не видит. Это не зачет, не контрольная
и не экзамен. Попробуй еще раз". И я попробовал. Лучше бы я не пробовал.
Воображение мое почему-то разыгралось, в мозгу вспыхивали и гасли самые
Скачать книгу [0.18 МБ]
Пирамида