Стелла жалобно сообщила:
-- Это просто релаксация... Пароксизм довольства. Он скоро опять
проснется.
-- Слабаки вы, магистры, -- сказал мужественный голос. --
Пустите-ка меня, пойду Федора Симеоновича позову.
Все переглянулись, неуверенно улыбаясь. Роман задумчиво играл
умклайдетом, катая его на ладони. Стелла дрожала, шепча: "Что ж это
будет? Саша, я боюсь!" Что касается меня, то я выпячивал грудь, хмурил
брови и боролся со страстным желанием позвонить Модесту Матвеевичу. Мне
ужасно хотелось снять с себя ответственность. Это была слабость, и я был
бессилен перед ней. Модест Матвеевич представлялся мне сейчас совсем в
особом свете. Я был убежден, что стоило бы Модесту Матвеевичу появиться
здесь и заорать на упыря: "Вы это прекратите, товарищ Выбегалло!" -- как
упырь немедленно бы прекратил.
-- Роман, -- сказал я небрежно, -- я думаю, что в крайнем случае ты
способен его дематериализовать?
Роман засмеялся и похлопал меня по плечу.
-- Не трусь, -- сказал он. -- Это все игрушки. С Выбегаллой только
связываться неохота... Этого ты не бойся, ты вон того бойся! -- Он
указал на второй автоклав, мирно пощелкивающий в углу.
Между тем кадавр вдруг беспокойно зашевелился. Стелла тихонько
взвизгнула и прижалась ко мне. Глаза кадавра раскрылись. Сначала он
нагнулся и заглянул в чан. Потом погремел пустыми ведрами. Потом замер и
некоторое время сидел неподвижно. Выражение довольства на его лице
сменилось выражением горькой обиды. Он приподнялся, быстро обнюхал,
шевеля ноздрями, стол и, вытянув длинный красный язык, слизнул крошки.
-- Ну, держись, ребята... -- прошептали в толпе.
Кадавр сунул руку в чан, вытащил кювету, осмотрел ее со всех сторон
и осторожно откусил край. Брови его страдальчески поднялись. Он откусил
еще кусок и захрустел. Лицо его посинело, словно от сильного
раздражения, глаза увлажнились, но он кусал раз за разом, пока не сжевал
всю кювету. С минуту он сидел в задумчивости, пробуя пальцами зубы,
затем медленно прошелся взглядом по замершей толпе. Нехороший у него был
взгляд -- оценивающий, выбирающий какой-то. Володя Почкин непроизвольно
произнес: "Но-но, тихо, ты..." И тут пустые прозрачные глаза уперлись в
Стеллу, и она испустила вопль, тот самый душераздирающий вопль,
переходящий в ультразвук, который мы с Романом уже слышали в приемной
директора четырьмя этажами ниже. Я содрогнулся. Кадавра это тоже
смутило: он опустил глаза и нервно забарабанил пальцами по столу. В
дверях раздался шум, все задвигались, и сквозь толпу, расталкивая
зазевавшихся, выдирая сосульки из бороды, полез Амвросий Амбруазович
Выбегалло. Настоящий. От него пахло водкой, зипуном и морозом.
-- Милай! -- закричал он. -- Что же это, а? Кель сетуасьен*!
Стелла, что же ты, эта, смотришь!.. Где селедка? У него же потребности!
У него же они растут!.. Мои труды читать надо!
* Ну и дела! (фр.)
Он приблизился к кадавру, и кадавр сейчас же принялся жадно его
обнюхивать. Выбегалло отдал ему зипун.
-- Потребности надо удовлетворять! -- говорил он, торопливо щелкая
переключателями на пульте конвейера. -- Почему сразу не дала? Ох уж эти
ле фам, ле фам*!.. Кто сказал, что сломан? И не сломан вовсе, а
заговорен. Чтоб, значить, не всяк мог пользоваться, потому что, эта,
потребности у всех, а селедка -- для модели...
* Женщины, женщины! (фр.)
В стене открылось окошечко, затарахтел конвейер, и прямо на пол
полился поток благоухающих селедочных голов. Глаза кадавра сверкнули. Он
пал на четвереньки, дробной рысью подскакал к окошечку и взялся за дело.
Выбегалло, стоя рядом, хлопал в ладоши, радостно вскрикивал и время от
времени, переполняясь чувствами, принимался чесать кадавра за ухом.
Толпа облегченно вздыхала и шевелилась. Выяснилось, что Выбегалло привел
с собой двух корреспондентов областной газеты. Корреспонденты были
знакомые -- Г. Проницательный и Б. Питомник. От них тоже пахло водкой.
Сверкая блицами, они принялись фотографировать и записывать в книжечки.
Г. Проницательный и Б. Питомник специализировались на науке. Г.
Проницательный был прославлен фразой: "Оорт первый взглянул на звездное
небо и заметил, что Галактика вращается". Ему же принадлежали:
литературная запись повествования Мерлина о путешествии с председателем
райсовета и интервью, взятое (по неграмотности) у дубля Ойры-Ойры.
Интервью имело название "Человек с большой буквы" и начиналось словами:
"Как всякий истинный ученый, он был немногословен..." Б. Питомник
паразитировал на Выбегалле. Его боевые очерки о самонадевающейся обуви,
о самовыдергивающе-самоукладывающейся в грузовики моркови и о других
проектах Выбегаллы были широко известны в области, а статья "Волшебник
из Соловца" появилась даже в одном из центральных журналов.
Когда у кадавра наступил очередной пароксизм довольства и он
задремал, подоспевшие лаборанты Выбегаллы, с корнем выдранные из-за
новогодних столов и потому очень неприветливые, торопливо нарядили его в
черную пару и подсунули под него стул. Корреспонденты поставили
Выбегаллу рядом, положили его руки на плечи кадавра и, нацелясь
объективами, попросили продолжать.
-- Главное -- что? -- с готовностью провозгласил Выбегалло. --
Главное -- чтобы человек был счастлив. Замечаю это в скобках: счастье
есть понятие человеческое. А что есть человек, философски говоря?
Человек, товарищи, есть хомо сапиенс, который может и хочет. Может, эта,
все, что хочет, а хочет все, что может. Нес па, товарищи? Ежели он, то
есть человек, может все, что хочет, а хочет все, что может, то он и есть
счастлив. Так мы его и определим. Что мы здесь, товарищи, перед собою
имеем? Мы имеем модель. Но эта модель, товарищи, хочет, и это уже
Скачать книгу [0.18 МБ]
Пирамида