Теперь Щекн -- дурацкая просьба об убежище, что вообще ни в какие ворота не
лезет!
-- Лезет, мак. Все лезет. Программа программой, а сознание --
сознанием. Ведь он не понимает, что с ним происходит. Программа требует от
него нечеловеческого, а сознание тщится трансформировать это требование во
что-то хоть мало-мальски осмысленное... Он мечется, он совершает странные и
нелепые поступки. Чего-то вроде этого я и ожидал... Для того и нужна была
тайна личности: мы имеем теперь хоть какой-то запас времени... А насчет
Щекна ты не понял ни черта. Никакой просьбы об убежище там не было. Голованы
почуяли, что он больше не человек, и демонстрируют ему свою лояльность. Вот
что там было...
Он не убедил меня. Логика его была почти безупречна, но ведь я видел
Абалкина, я разговаривал с ним, я видел учителя и майю тойвовну, я
разговаривал с ними. Абалкин метался -- да. Он совершал странные поступки --
да, но эти поступки не были нелепыми. За ними стояла какая-то цель, только я
никак не мог понять, какая. И потом, Абалкин был жалок, он не мог быть
опасен...
Но все это была только моя интуиция, а я знал цену интуиции. Дешево она
стоила в наших делах. И потом, интуиция -- это из области человеческого
опыта, а мы как-никак имели дело со странниками...
-- Можно еще кофе? -- попросил я.
Экселенц поднялся и пошел заваривать новую порцию.
-- Я вижу, ты сомневаешься, -- сказал он, стоя ко мне спиной. -- я бы и
сам сомневался, если бы только имел на это право. Я -- старый рационалист,
мак, и я навидался всякого, я всегда шел от разума, и разум никогда не
подводил меня. Мне претят все эти фантастические кунштюки, все эти
таинственные программы, составленные кем-то там сорок тысяч лет назад,
которые, видите ли, включаются и выключаются по непонятному принципу, все
эти мистические внепространственные связи между живыми душами и дурацкими
кругляшками, запрятанными в футляр... Меня с души воротит от всего этого!
Он принес кофе и разлил по чашкам.
-- Если бы мы с тобой были обыкновенными учеными, -- продолжал он, -- и
просто занимались бы изучением некоего явления природы, с каким бы
наслаждением я объявил все это цепью идиотских случайностей! Случайно погиб
тристан -- не он первый, не он последний. Подруга детства Абалкина случайно
оказалась хранительницей детонаторов. Он совершенно случайно набрал номер
моего спецканала, хотя собирался звонить кому-то другому... Клянусь тебе,
это маловероятное сцепление маловероятных событий казалось бы мне все-таки
гораздо более правдоподобным, чем идиотское, бездарное предположение о
какой-то там вельзевуловой программе, якобы заложенной в человеческие
зародыши...для Ученых все ясно: не изобретай лишних сущностей без самой
крайней необходимости. Но мы-то с тобой не ученые. Ошибка ученого -- это, в
конечном счете, его личное дело. А мы ошибаться не должны. Нам разрешается
прослыть невеждами, мистиками, суеверными дураками. Нам одного не простят:
если мы недооценили опасность. И если в нашем доме вдруг завоняло серой, мы
просто не имеем права пускаться в рассуждения о молекулярных флуктуациях --
мы обязаны предположить, что где-то рядом объявился черт с рогами, и принять
соответствующие меры, вплоть до организации производства святой воды в
промышленных масштабах. И слава богу, если окажется, что это была всего лишь
флуктуация, и над нами будет хохотать весь мировой совет и все школяры
впридачу... -- он с раздражением отодвинул от себя чашку. -- не могу я пить
этот кофе, и есть я не могу уже четвертый день подряд...
-- Экселенц, -- сказал я. -- ну что вы, в самом деле... Ну почему
обязательно черт с рогами? В конце концов, что плохого мы можем сказать о
странниках? Ну, возьмите вы операцию "мертвый мир"... Ведь они там как-никак
население целой планеты спасли! Несколько миллиардов человек!
-- Утешаешь... -- сказал Экселенц, мрачно усмехаясь. -- а ведь они там
не население спасали. Они планету спасали от населения! И очень успешно... А
куда делось население -- этого нам знать не дано...
-- Почему -- планету? -- спросил я, растерявшись.
-- А почему -- население?
-- Ну ладно, -- сказал я. -- дело даже не в этом. Пусть вы правы:
программа, детонаторы, черт с рогами... Ну что он нам может сделать? Ведь он
один.
-- Мальчик, -- сказал Экселенц почти нежно. -- ты думаешь над этим едва
полчаса, а я ломаю голову вот уже сорок лет. И не только я. И мы ничего не
придумали, вот что хуже всего. И никогда ничего не придумаем, потому что
самые умные и опытные из нас -- это всего-навсего люди. Мы не знаем, чего
они хотят. Мы не знаем, что они могут. И никогда не узнаем. Единственная
надежда -- что в наших метаниях, судорожных и беспорядочных, мы будем то и
дело совершать шаги, которых они не предусмотрели. Не могли они
предусмотреть все. Этого никто не может. И всетаки каждый раз, решаясь на
какое-то действие, я ловлю себя на мысли, что именно этого они от меня и
ждали, что именно этогото делать не следует. Я дошел до того, что, старый
дурак, радуюсь, что мы не уничтожили этот проклятый саркофаг сразу же, в
первый же день... Вот тагоряне уничтожили -- и посмотри теперь на них! Этот
жуткий тупик, в который они уперлись... Может быть, это как раз и есть
следствие того самого разумного, самого рационального поступка, который они
совершили полтора века назад... Но ведь, с другой-то стороны, сами себя они
в тупике не считают! Это тупик с нашей, человеческой точки зрения! А со
своей точки зрения они процветают и благоденствуют, и, безусловно, полагают,
что обязаны этим своевременному радикальному решению... Или вот мы решили не
допускать взбесившегося Абалкина к детонаторам. А может быть, именно этого
они от нас и ждали?
Он положил лысый череп на ладони и замотал головой.
-- Мы все устали, мак, -- проговорил он. -- как мы все устали! Мы уже
больше не можем думать на эту тему. От усталости мы становимся беспечными и
все чаще говорим друг другу:"а, обойдется!" Раньше горбовский был в
меньшинстве, а теперь семьдесят процентов комиссии приняли его гипотезу.
"жук в муравейнике"... Ах, как это было бы прекрасно! Как хочется верить в
это! Умные дяди из чисто научного любопытства сунули в муравейник жука и с
огромным прилежанием регистрируют все нюансы муравьиной психологии, все
тонкости их социальной организации. А муравьи-то перепуганы, а муравьи-то
суетятся, переживают, жизнь готовы отдать за родимую кучу, и невдомек им,
беднягам, что жук сползет в конце концов с муравейника и убредет своей
дорогой, не причинив никому никакого вреда... Представляешь, мак? Никакого
вреда! Не суетитесь, муравьи! Все будет хорошо... А если это не "жук в
муравейнике"? А если это "хорек в курятнике"? Ты знаешь, что это такое, мак,
-- хорек в курятнике?..
И тут он взорвался. Он грохнул кулаками по столу и заорал, уставясь на
Скачать книгу [0.15 МБ]
Пирамида