вдоль аллеи.
Я пошел рядом с ним. Я все время говорил. Нес какую-то чушь, что-де это
не тот случай, когда можно позволить себе обижаться, что глупо-де рисковать
жизнью из-за одной только гордости, что-де стариков тоже надо бы понять --
они сорок лет живут как на иголках... Он отмалчивался или отвечал
колкостями. Пару раз он даже улыбнулся -- мое поведение, кажется, забавляло
его. Мы прошли до конца аллеи и свернули на сиреневую улицу. Мы шли к
площади звезды.
Людей на улице было уже довольно много. Это не входило в мои планы, но
и не особенно им мешало. Может же человеку стать дурно на улице, и в таких
случаях должен же кто-то доставить потерявшего сознание человека к
ближайшему врачу... Я доставлю его на наш ракетодром, это недалеко, он даже
не успеет очухаться. Там всегда наготове два-три дежурных "призрака". Я
вызову туда глумову, и мы втроем высадимся на зеленой ружене, в моем старом
лагере. По дороге я ей все объясню, и провались она в тартарары -- тайна
личности льва Абалкина... Так. Вон у обочины подходящий глайдер. Свободный.
Как раз то, что нужно...
Когда я очухался, голова моя покоилась на теплых коленях незнакомой
пожилой женщины, и я был словно на дне колодца, и на меня сверху вниз
встревоженно глядели незнакомые лица, и кто-то предлагал не тесниться и дать
мне больше воздуху и еще кто-то заботливо подсовывал к моему носу ядовито
пахнущую ампулу, а рассудительный голос вещал в том смысле, что оснований
для тревоги никаких нет -- может же стать человеку дурно на улице...
Тело мое казалось мне туго надутым воздушным шаром, который с тихим
звоном колышется над самой землей. Боли не было. Судя по всему, я попался на
самый обыкновенный "поворот вниз", нанесенный, правда, из такой позиции, из
которой его никто и никогда не проводит.
-- Ничего, он уже очнулся, все будет в порядке...
-- Лежите, лежите, пожалуйста, вам просто стало дурно...
-- Сейчас будет врач, ваш друг уже побежал за врачом...
Я сел. Меня поддерживали за плечи. Внутри меня по-прежнему звенело, но
голова была совершенно ясной. Я должен был встать, однако пока это было не в
моих силах. Сквозь частокол ног и тел, окружавших меня, я видел, что глайдер
исчез. И все-таки Абалкин не сумел довести дело до конца. Попади он на два
сантиметра Левее, я провалялся бы без памяти до вечера. Но то ли он
промахнулся, то ли сработал у меня в последнее мгновение защитный рефлекс...
Со свистящим шелестом рядом опустился глайдер, и прямо через борт его
сквозь толпу устремился сухопарый мужчина, на ходу вопрошая:"что тут
случилось? Я врач! В чем дело?.."
И откуда только у меня ноги взялись! Я вскочил ему навстречу и, схватив
за рукав, толкнул к пожилой женщине, которая только что поддерживала мою
голову и все еще стояла на коленях.
-- Женщине плохо, помогите ей...
Язык едва слушался меня. В ошарашенной тишине я продрался к глайдеру,
перевалился через борт на сиденье и включил двигатель. Я еще успел услышать
изумленно-протестующий вопль: "но позвольте же!..", а в следующее мгновение
подо мной распахнулась залитая утренним солнцем площадь звезды.
Все было, как в повторном сне. Как шесть часов назад. Я бежал из зала в
зал, из коридора в коридор, лавируя между стендами и витринами, среди статуй
и макетов, похожих на бессмысленные механизмы, среди механизмов и аппаратов,
похожих на уродливые статуи, только теперь все вокруг было залито ярким
светом, и я был один, и ноги подо мной подкашивались, и я не боялся
опоздать, потому что был уверен, что обязательно опоздаю.
Уже опоздал.
Уже.
Треснул выстрел. Негромкий сухой выстрел из "герцога". Я споткнулся на
ровном месте. Все. Конец. Я побежал из последних сил. Впереди справа
мелькнула между безобразными формами фигура в белом лабораторном халате.
Гриша серосовин по прозвищу водолей. Тоже опоздал.
Треснули еще два выстрела, один за другим... "Лева. Вас убьют". "это не
так просто сделать..." Мы ворвались в мастерскую майи тойвовны глумовой
одновременно -- гриша и я.
Лев Абалкин лежал посередине мастерской на спине, а Экселенц, огромный,
сгорбленный, с пистолетом в отставленной руке, мелкими шажками осторожно
приближался к нему, а с другой стороны, придерживаясь за край стола обеими
руками, к Абалкину приближалась Глумова.
У глумовой было неподвижное, совсем равнодушное лицо, а глаза ее были
страшно и неестественно скошены к переносице.
Шафранная лысина и слегка обвисшая, обращенная ко мне щека Экселенца
были покрыты крупными каплями пота.
Остро, кисло, противоестественно воняло пороховой гарью.
И стояла тишина.
Лев Абалкин был еще жив. Пальцы его правой руки бессильно и упрямо
скребли по полу, словно пытались дотянуться до лежащего в сантиметре от них
серого диска детонатора. Со знаком в виде то ли стилизованной буквы "ж", то
ли японского иероглифа "сандзю".
Я шагнул к Абалкину и опустился возле него на корточки (Экселенц
каркнул мне что-то предостерегающее). Абалкин стеклянными глазами смотрел в
потолок. Лицо его было покрыто давешними серыми пятнами, рот окровавлен. Я
потрогал его за плечо. Окровавленный рот шевельнулся и он проговорил:
-- Стояли звери около двери...
-- Лева, -- позвал я.
-- Стояли звери около двери, -- повторил он настойчиво. -- Стояли
звери...
И тогда Майя Тойвовна Глумова закричала.
Ноябрь 1978 -- апрель 1979 года. Москва.
Last-modified: Thu, 02 Dec 1999 00:23:41 GMT
Скачать книгу [0.15 МБ]
Пирамида