голосом. -- я не знаю его номера... Послушайте, Каммерер, дайте мне остаться
одной. Все равно вам сейчас от меня никакого толку.
И вот только теперь журналист Каммерер осознал всю неловкость своего
положения до конца. Он вскочил и бросился к двери. Спохватился, вернулся к
столу. Пробормотал нечленораздельные извинения. Снова бросился к двери,
опрокинув по дороге кресло. Продолжая бормотать извинения, поднял кресло и
поставил его на место с величайшей осторожностью, словно оно было из
хрусталя и фарфора. Попятился, кланяясь, выдавил задом дверь и вывалился в
коридор.
Я осторожно прикрыл дверь и некоторое время постоял, растирая тыльной
стороной ладони затекшие мускулы лица. От стыда и отвращения к самому себе
меня мутило.
2 июня 78-го года.
"Осинушка". Доктор Гоаннек.
С восточного берега "Осинушка" выглядела как россыпь белых и красных
крыш, утопающих в красно-зеленых зарослях рябины. Была там еще узкая полоска
пляжа и деревянный на вид причал, к которому приткнулось стадо разноцветных
лодок. На всем озаренном солнцем косогоре не видно было ни души, и только на
причале восседал, свесив босые ноги, некто в белом -- надо полагать, удил
рыбу, очень уж был неподвижен.
Я бросил одежду на сиденье и без лишнего шума вошел в воду. Хороша была
вода в озере Велье, чистая и сладкая, плыть было одно удовольствие.
Когда я вскарабкался на причал и, вытряхивая воду из уха, запрыгал на
одной ноге по горячим от солнца доскам, некто в белом отвлекся наконец от
поплавка и, оглядев меня через плечо, осведомился с интересом:
-- Так и бредете из Москвы в одних трусах?
Опять это был старикан лет под сто, сухой и тощий, как его бамбуковая
удочка, только не желтый с лица, а скорее коричневый или даже, я бы сказал,
почти черный. Возможно, по контрасту со своими незапятнанно-белыми одеждами.
Впрочем, глаза у него были молодые -- маленькие, синенькие и веселенькие.
Ослепительнобелая каскетка с исполинским противосолнечным козырьком
прикрывала его, несомненно, лысую голову и делала его похожим не то на
отставного жокея, не то на марк-твеновского школьника, удравшего из
воскресной школы.
-- Говорят, здесь рыбы необыкновенное количество, -- сказал я,
опускаясь рядом с ним на корточки.
-- Вранье, -- сказал он. Кратко сказал. Увесисто.
-- Говорят, здесь время можно неплохо провести, -- сказал я.
-- Смотря кому, -- сказал он.
-- Модный курорт, говорят, здесь, -- сказал я.
-- Был, -- сказал он.
Я иссяк. Мы помолчали.
-- Модный курорт, юноша, -- наставительно произнес он, -- был здесь три
сезона тому назад. Или, как выражается мой правнук Брячеслав, "тому
обратно". Теперь, видите ли, юноша, мы не мыслим себе отдыха без ледяной
воды, без гнуса, без сыроедения и диких дебрей... "дикие скалы -- вот мой
приют", видите ли... Таймыр и Баффинова земля, знаете ли... Космонавт? --
спросил он вдруг. -- прогрессор? Этнолог?
-- Был, -- сказал я не без злорадства.
-- А я врач, -- сказал он, не моргнув глазом. -- полагаю, вам я не
нужен? Последние три сезона я редко кому здесь был нужен. Впрочем, опыт
показывает, что пациент склонен идти косяком. Например вчера я понадобился.
Спрашивается: почему бы и не сегодня? Вы уверены, что я вам не нужен?
-- Только как приятный собеседник, -- сказал я искренне.
-- Ну что ж, и на том спасибо, -- отозвался он с готовностью, -- тогда
пойдемте пить чай.
И мы пошли пить чай.
Доктор Гоаннек обитал в обширной бревенчатой избе при медицинском
павильоне. Изба была оборудована всем необходимым, както: крыльцом с
балясинами, резными наличниками, коньковым петухом, русской ультразвуковой
печью с автоматической настройкой, подовой ванной и двуспальной лежанкой, а
также двухэтажным погребом, подключенным, впрочем, к линии доставки. На
задах, в зарослях могучей крапивы, имела место кабина Нуль-Т, искусно
выполненная в виде деревянного нужника.
Чай у доктора состоял из ледяного свекольника, пшенной каши с тыквой и
шипучего, с изюмом кваса. Собственно чая, чая как такового, не было: по
глубокому убеждению доктора Гоаннека потребление крепкого чая способствовало
камнеобразованию, а жидкий чай представлял собой кулинарный нонсенс.
Доктор Гоаннек был старожилом "Осинушки" -- он принял здешнюю практику
двенадцать сезонов назад. Он видывал "Осинушку" и заурядным курортом, каких
тысячи, и в пору совершенно фантастического взлета, когда в курортологии на
время возобладала идея, буд-то только средняя полоса способна сделать
отдыхающего счастливым. Не покинул он ее и теперь, в период ее, казалось бы,
безнадежного упадка.
Нынешний сезон, начавшийся, как всегда, в апреле, привел в "Осинушку"
всего лишь троих.
В середине мая здесь побывала супружеская чета абсолютно здоровых
ассенизаторов, только что прибывших из северной атлантики, где они
разгребали огромную кучу радиоактивной дряни. Эта пара -- негр банту и
малайка -- перепутала полушария и явилась сюда покататься, видите ли, на
лыжах. Побродив несколько дней по окрестным лесам, они в одну прекрасную
ночь скрылись в неизвестном направлении, и только через неделю от них пришла
с Фолклендских островов телеграмма с подобающими извинениями.
Да вот еще вчера рано утром объявился нежданно-негаданно в "Осинушке"
некий странный юноша. Почему странный? Во-первых, непонятно, как он сюда
попал. Не было при нем ни наземного, ни воздушного транспорта -- за это
доктор Гоаннек мог поручиться своей бессонницей и чутким слухом. Не явился
он сюда и пешком -- не был он похож на человека, путешествующего пешком:
пеших туристов доктор Гоаннек безошибочно определял по запаху. Оставалась
нуль-транспортировка. Но, как известно, последние несколько дней нуль-связь
барахлит из-за флуктуаций нейтринного поля, а значит, в "Осинушку"
нуль-транспортировкой можно было попасть только по чистой случайности.
Однако спрашивается: если этот юноша попал сюда чисто случайно, почему он
сразу же набросился на доктора Гоаннека, словно именно в докторе Гоаннеке он
нуждался всю свою жизнь?
Этот, последний пункт показался путешествующему в трусах туристу
Скачать книгу [0.15 МБ]
Пирамида