склонностям, и совсем другое дело -- определить прогрессором человека с
противопоказанной нервной организацией. За такие штучки надо снимать с
работы -- и не временно, а навсегда, потому что пахнет это уже не напрасной
растратой человеческой энергии, а человеческими смертями... Кстати, Тристан
уже умер... И я подумал, что потом, когда я найду Льва Абалкина, мне
непременно надо будет найти тех людей, по вине которых заварилась вся эта
каша.
Как я и ожидал, дверь временного обиталища льва Абалкина заперта не
была. В маленьком холле было пусто, на низком круглом столике под
газосветной лампой восседал игрушечный медвежонок-панда и важно кивал
головой, посвечивая рубиновыми глазками.
Я заглянул направо, в спальню. Видимо, сюда не заходили года два, а то
и все три -- даже световая автоматика не была там задействована, а над
застеленной кроватью темнели в углу паутинные заросли с дохлыми пауками.
Обогнув столик, я прошел на кухню. Кухней пользовались. На откидном
столе имели место грязные тарелки, окно линии доставки было открыто, и в
приемной камере красовался невостребованный пакет с гроздью бананов. Видимо,
там, у себя в штабе "Ц", Лев Абалкин привык пользоваться услугами денщика.
Впрочем, вполне можно было предположить, что он не знал, как запустить
киберуборщика...
Кухня в какой-то мере подготовила меня к тому, что я увидел в гостиной.
Правда, в очень малой мере. Весь пол был усеян клочьями рваной бумаги.
Широкая кушетка разорена -- цветастые подушки валялись как попало, а одна
оказалась на полу в дальнем углу комнаты. Кресло у стола было опрокинуто, на
столе в беспорядке располагались блюда с подсохшей едой и опять-таки грязные
тарелки, а среди всего этого торчала початая бутылка вина. Еще одна бутылка,
оставив за собой липкую дорожку на ковре, откатилась к стене. Бокал с
остатками вина был почему-то только один, но, поскольку оконная портьера
была содрана и висела на последних нитках, я как-то сразу предположил, что
второй бокал улетел в распахнутое настежь окно.
Мятая бумага валялась не только на полу, и не вся она была мятая.
Несколько листков белели на кушетке, рваные клочки попали в блюда с едой, и
вообще блюда и тарелки были несколько сдвинуты в сторону, а на
освободившемся пространстве лежала целая пачка бумаги.
Я сделал несколько осторожных шагов, и сейчас же что-то острое впилось
мне в босую подошву. Это был кусочек янтаря, похожий на коренной зуб с двумя
корнями. Он был просверлен насквозь. Я опустился на корточки, огляделся и
обнаружил еще несколько таких же кусочков, а остатки янтарного ожерелья
валялись под столом, у самой кушетки.
Все еще на корточках я подобрал ближайший клочок бумаги и расправил его
на ковре. Это была половинка листа обычной писчей бумаги, на которой кто-то
изобразил стилом человеческое лицо. Детское лицо. Некий пухлощекий мальчишка
лет двенадцати. Помоему, ябеда. Рисунок был выполнен несколькими точными,
уверенными штрихами. Очень и очень приличный рисунок. Мне вдруг пришло в
голову, что я, может быть, ошибаюсь, что вовсе не Лев Абалкин, а на самом
деле какой-то профессиональный художник, претерпевший творческую неудачу,
оставил здесь после себя весь этот хаос.
Я собрал всю разбросанную бумагу, поднял кресло и устроился в нем.
И опять все это выглядело довольно странно. Кто-то быстро и уверенно
рисовал на листках какие-то лица, по преимуществу детские, каких-то
зверушек, явно земных, какие-то строения, пейзажи, даже, по-моему, облака.
Было там несколько схем и как бы кроков, набросанных рукой профессионального
топографа, -- рощицы, ручьи, болота, перекрестки дорог, и тут же, среди
лаконичных топографических знаков, -- почему-то крошечные человеческие
фигурки, сидящие, лежащие, бегущие, и крошечные изображения животных -- не
то оленей, не то волков, не то собак, и почему-то некоторые из этих фигурок
были перечеркнуты.
Все это было непонятно и уж, во всяком случае, никак не увязывалось с
хаосом в комнате и с образом имперского штабного офицера, не прошедшего
рекондиционирования. На одном из листочков я обнаружил превосходно
выполненный портрет Майи Глумовой, и меня поразило выражение то ли
растерянности, то ли недоумения, очень умело схваченное на этом улыбающемся
и в общем-то веселом лице. Был там еще и шарж на учителя, Сергея Павловича
Федосеева, причем мастерский шарж: именно таким был, вероятно, Сергей
Павлович четверть века назад. Увидев этот шарж, я сообразил, что за строения
изображены на рисунках -- четверть века назад такова была типовая
архитектура евразийских школ-интернатов... И все это рисовалось быстро,
точно, уверенно, и почти сейчас же рвалось, сминалось, отбрасывалось.
Я отложил бумаги и снова оглядел гостиную. Внимание мое привлекла
голубая тряпочка, валявшаяся под столом. Я подобрал ее. Это был измятый и
изодранный женский носовой платок. Я, конечно, сразу же вспомнил рассказ
Акутагавы, и мне представилось, как Майя Тойвовна сидела вот в этом самом
кресле перед львом Абалкиным, смотрела на него, слушала его, и на лице ее
блуждала улыбка, за которой лишь слабой тенью проступало выражение то ли
растерянности, то ли недоумения, а руки ее под столом безжалостно терзали и
рвали носовой платок...
Я отчетливо видел Майю Глумову, но я никак не мог представить себе, что
же такое видела и слышала она. Все дело было в этих рисунках. Если бы не
они, я бы легко увидел перед собой на этой развороченной кушетке
обыкновенного имперского офицера, только что из казармы и вкушающего
заслуженный отдых. Но рисунки были, и что-то очень важное, очень сложное и
очень темное скрывалось за ними...
Делать здесь было больше нечего. Я потянулся к видеофону и набрал номер
Экселенца.
2 июня 78-го года.
Неожиданная реакция Экселенца.
Он выслушал меня, ни разу не перебив, что само по себе было уже
достаточно дурным признаком. Я попробовал утешить себя мыслью, что
недовольство его связано не со мной, а с какими-то другими, далекими от меня
обстоятельствами. Но, выслушав меня до конца, он сказал угрюмо:
-- С Глумовой у тебя почти ничего не получилось.
-- Меня связывала легенда. -- сказал я сухо.
Он не спорил.
-- Что думаешь делать дальше? -- спросил он.
-- По-моему, сюда он больше не вернется.
-- По-моему, тоже. А к Глумовой?
Скачать книгу [0.15 МБ]
Пирамида