жизни, уничтожает идею свободы и, следственно, ответственности. Из
борьбы за существованье оне делают непреклонный закон, согласно коему
слабые должны пасть под ударами сильных - закон, навсегда изгоняющий из
жизни царство мира, общности интересов и братства людей. Проникая в
умы, теории эти могут вызвать у счастливых лишь безразличие и эгоизм, у
обездоленных - отчаянье и жестокость, и безнравственность - у
всех. Несомненно, есть честные и порядочные материалисты и
добродетельные атеисты, но всё это отнюдь не из-за строгого следованья
своим учениям. Если они таковы, то лишь вопреки своим мнениям, а не
благодаря им; причиной тому тайное побужденье их природы, а также то,
что совесть их сумела устоять перед всевозможными софизмами такой
философии. Из всего этого неизбежно следует, что материализм, отрицая
свободу воли, делая из интеллектуальных способностей и моральных
качеств лишь следствие свойств химических комбинаций, секреции серого
вещества мозга, рассматривая гениальность как невроз, тем самым унижает
человеческое достоинство, отнимает у жизни её высокий смысл и
возвышенный характер.9
11
Проникшись убежденьем, что за пределами текущей жизни нет
ничего, что нет справедливости иной, кроме справедливости людей, каждый
может сказать самому себе: "Зачем бороться и страдать? Для чего
жалость, смелость, прямота? Чего ради сдерживать себя и обуздывать свои
аппетиты, свои желанья? Если человечество предоставлено самому себе,
если нигде и ни в чём нет разумной, беспристрастной власти, коия судит
его, направляет, поддерживает, то какой помощи может ожидать оно? Чья
поддержка облегчит ему тяжесть испытаний?" Если во Вселенной нет ни
разума, ни справедливости, ни любви, ничего, кроме слепой силы, давящей
и сжимающей живые существа и миры в тисках бессмысленной, бездушной,
бессознательной судьбы, то идеалы, благо, нравственная красота суть
всего лишь иллюзии и ложь. И тогда уже не в них, но в скотской
действительности, не в долге, но в наслаждении должно человеку видеть
цель жизни, и чтоб достичь её, он должен пройти поверх всякой пустой
чувствительности. Если мы приходим из небытия, чтобы вернуться в
небытие, если та же участь, то же забвенье ожидает преступника и
мудреца, эгоиста и любящего, если, по прихоти случая, одним на долю
выпадают исключительно страданья, а другим достаются радости и почести,
тогда позволительно провозгласить надежду химерой и оставить страждущих
без утешенья, а жертв судьбы без справедливости. Человечество
вращается, влекомое движеньем земного шара, без цели, без ясности, без
нравственного закона, постоянно обновляясь рожденьем и смертью, двумя
крайностями, между коими человек мечется и исчезает, оставив после себя
след не больший, чем искра в ночи. Под влиянием таких учений,
совести остаётся только умолкнуть и уступить место грубому инстинкту;
дух расчёта должен заместить энтузиазм, а любовь к наслаждению -
благородные устремленья души. И тогда каждый будет думать лишь о самом
себе. Несчастных будут осаждать отвращенье к жизни и мысль о
самоубийстве. У обездоленных не будет ничего, кроме ненависти к имущим,
и в своей ярости они разнесут в куски эту грубую и материальную
цивилизацию. Но нет, мысль, разум с трепетом и дрожью восстают и
протестуют против этих учений одиночества и отчаянья. Человек, говорят
они нам, борется, трудится, страдает не для того, чтоб исчезнуть в
небытии; материя - это ещё не всё; есть также законы, стоящие выше её,
законы порядка, строя и гармонии, и вся Вселенная не есть всего лишь
бездушный и лишённый сознанья механизм.10
12
Как бы слепая материя могла управлять собой по умным и мудрым
законам? Как бы лишённая разума, чувства, смогла она произвесть
существ, наделённых разумом и чувством, способных отличать добро от
зла, справедливое от несправедливого? Как! душа человеческая, способная
любить вплоть до самопожертвованья, душа, в коей запечатлено чувство
прекрасного и доброго, и она вышла из стихии, не наделённой этими
качествами ни в коей мере? Мы чувствуем, любим, страдаем, и мы
происходим от причины, коия глуха, бесчувственна и нема? Мы, стало
быть, совершеннее и лучше, нежели она сама? Рассуждать таким
образом, значит оскорблять логику. Невозможно предположить, чтоб часть
была больше целого, чтобы рассудок мог произойти от причины, начисто
лишённой рассудка, чтобы мёртвое порождало живое и чтобы Природа,
лишённая всякой цели, могла породить существ, способных преследовать
какую-либо цель. Напротив того, здравый смысл говорит нам, что если
рассудок, любовь к добру и красоте есть в нас, то лишь потому, что они
происходят от первопричины, обладающей ими в большей степени. И если во
всём проявляется порядок, если некий план угадывается во всём
мироздании, то это значит, что их разработала некая мысль, что их
задумал некий разум.
13
Но если идея небытия подчиняет нас себе, если мы верим в то,
что у жизни нет завтрашнего дня и что со смертью кончается всё, то
тогда, чтобы быть логичными, мы должны признать, что надо всеми прочими
чувствами должны главенствовать заботы материального существования и
личная выгода. И что нам в таком разе за дело до будущего, коего нам не
суждено знать?! Как можно тогда говорить нам о прогрессе, реформах, о
жертвах, коих от нас ожидают? Если существованье наше всего лишь
короткое мгновенье, то нам остаётся только пользоваться наличествующей
минутой, вкушать её радости и оставить в стороне страданья и
обязанности. Таковы выводы, к коим неизбежно приводят
материалистические теории, выводы, которые мы постоянно слышим вокруг
себя и коих примененье мы видим ежедневно. Каких только злодейств и
опустошений ни следует ожидать от эдаких доктрин, распространившихся на
лоне богатой цивилизации, уже и теперь очень развитой в смысле роскоши
и физических наслаждений?
14
Ещё выше, нежели проблемы жизни и судьбы, проступает вопрос о
Боге. Если мы изучаем законы Природы, если мы ищем идеальную
красоту, коей вдохновляются все искусства, то повсюду и всегда, надо
всем и по ту сторону всего, мы встречаем идею о высшем, необходимом и
совершенном Существе, извечном источнике добра, красоты и истины, с
Пирамида