кузнечиков, заполнявший пространство степи за дорогой, нарушали неподвижную
тишину плотного предполуденного безветрия...
Скрип тормозов за спиной и звук открывшейся дверцы... Шаги по мягкому асфальту,
шорох гравия на обочине рядом.
Так и будешь сидеть?
Я взглянул на него. Старик в потертых джинсах и тенниске с расстегнутым воротом.
Дочерна загорелое изрезанное морщинами лицо, из-под широкополой шляпы выбиваются
пучки жестких седых волос. В кармане тенниски - пачка “Кэмела”, на ногах -
пыльные полусапоги на высоких каблуках. Странная фигура... Где-нибудь в Аризоне
он был бы на своем месте. А здесь... Интересно, что он делает в этих забытых
Богом местах?
Живу я здесь, - ответил он фразой из анекдота, хотя я ни о чем его не
спрашивал. - Ну так что?
А что?
Ну, поехали, что ли?
Куда?
Это я у тебя должен спросить - куда?..
Я встал, отряхнул штаны и, забросив на плечо рюкзак, неопределенно махнул рукой
на юг.
В поселок, что ли?
Я молча кивнул.
Торбу свою на заднее сиденье брось, у меня багажник полный, - сказал он,
усаживаясь за руль.
Дорога поблескивала вплавленным в асфальт гравием, ровной стрелой взбегала на
холм, а потом полого струилась к морю и мягко текла через широкую долину, змеясь
вдоль песчаного пляжа.
Пустые миражи заливали степь несуществующими озерами, горизонт морщился и
дрожал, жаркий воздух сжимался перед ветровым стеклом в плотную упругую стену и
тугими реактивными струями хлестал по лицу, врываясь в открытые окна.
Я вспомнил - этот же самый старик вез меня с северной стороны полуострова к краю
пустынного побережья три года назад - в то лето, когда я впервые встретился с
Мастером Чу. И теперь, дойдя до последних скал на южной стороне полуострова, я с
ним же покидаю эти места по дороге, как две капли воды похожей на ту, которая
когда-то сюда меня привела. Причем, судя по всему, покидаю я их навсегда...
Я сказал ему об этом.
Возможно, - согласился он. - Только я не помню. Вас тут каждый год вона
сколько слоняется... Всех разве упомнишь... И каждый говорит, что навсегда. А
после возвращается опять и путает всю картину...
Он немного помолчал, а потом как бы шутя поинтересовался:
И что, все три года так и топал на юг? И теперь только вот добрался?..
Три года? - в тон ему ответил я. - Всю жизнь!.. Но до конца так и не дошел...
Ведь мы с тобой по-прежнему движемся на юг. Значит, еще есть куда... Похоже,
другого направления здесь просто-напросто не существует... И любой путь в этих
местах непременно ведет на юг...
Он ничего не сказал, только сбросил скорость до ста двадцати, добыл из пачки
сигарету и прикурил от спички, сложив лодочкой руки и придерживая локтями руль.
Возле полузаброшенного консервного цеха на краю вытянувшегося вдоль пустынной
дороги пыльного поселка он остановился.
До остановки дойдешь сам... Автобус будет завтра в шесть утра... Если будет...
Можешь у бабки на сеновале переночевать. За штуку пускают.
Да я, наверно, на пляже перекантуюсь.
Дело твое... Только ночью северный ветер придет...
Непохоже, небо-то вон какое ясное. По всем приметам погода испортиться не
должна...
А здесь верить приметам - последнее дело... За день ветер может обойти полный
круг... И не один раз... Полуостров... Ну, ладно, мне пора возвращаться на
север. Ты же не один здесь такой бродишь...
Я протянул ему пятитысячную бумажку:
Нормально?
Э-э, нет братец, - протянул он, - три года прошло, как-никак... При
нынешней-то инфляции... Десять штук, меньше не выходит.
Я порылся в карманах, отыскал там пятидолларовую купюру.
У меня сдачи нет, - сказал он.
И не надо, - мирно согласился я.
Ну, спасибо, - сказал он. - Только на будущем-то это не отразится...
И хрен с ним, что мне - будущее? Кто знает, что произойдет завтра - после
того, как закончится сейчас и здесь?.. И потом, вряд ли я сюда вернусь...
Это ты сегодня так говоришь... Здесь сейчас никогда не заканчивается... И
завтра ничего не происходит... И на моей памяти еще ни разу не случилось так,
чтобы кто-то не вернулся...
Он захлопнул дверцу. Машина развернулась и укатила прочь - в пустые миражи
августовской степи.
Сквозь раскаленное безлюдье поселка я размеренно шагал к пустынному пляжу, в
самой середине которого сиротливо маячил местами окруженный покосившимся
сетчатым забором навес - шиферная крыша на восьми ржавых столбах. Было очень
тихо, и пространство стихов само собой соткалось в горячую ткань сквозьсонных
видений, захлестнув меня потоком того, что может быть выражено только в нем, или
же так и должно остаться невыразимой в своей непостижимости тайной простоты.
Мутно-белые стены ослепших от зноя лачуг вдоль расколотой солнцем дороги.
Струящаяся в горячем воздухе череда каменистых заборов.
Пронзительный глаз цикория в буром кювете...
День прошел в знойном покое лишенной ветра жары. Наступил вечер.
Я сидел на песке, спиной прислонившись к одной из опор пляжного навеса, и от
нечего делать следил за тем, как неотвратимо рушится свет, и солнце падает в
плотную пелену восходящих из-за горизонта тяжелых туч. Старик был прав. Ночью
придет северный ветер. Но дождя не будет. Дождь, вероятнее всего, начнется
завтра, когда я буду уже в пути. Ведь мне не хочется, чтобы он пошел ночью...
Я расстелил спальник и забрался в него, предварительно насыпав в том месте, куда
собирался положить голову, кучку не успевшего еще остыть песка.
Ночью я проснулся от рева прибоя. Высунув голову из спальника, я увидел, что
вокруг очень темно. Я сел и посмотрел на море. Северный ветер гнал по заливу
огромные волны. Прокатываясь мимо почти по касательной к берегу, они цеплялись
краями за кромку пляжа и с ревом обрушивались, сворачиваясь в гигантские буруны
яркой изумрудно-зеленой пены. Вся поверхность моря тоже была покрыта бурунами, и
они точно так же ярко светились в непроглядной тьме. Небо было плотно затянуто
тучами, вспышки маяка на мысу то и дело выхватывали на нем низкие светло-черные
клубы. Я выбрался из спального мешка и немного прошел вдоль пляжа, чтобы в
сторонке справить нужду. Прогремел далекий гром. Я чувствовал, что в этой ночи
есть нечто необычное, с чем прежде я здесь никогда не сталкивался. Снег!..
Редкие и очень крупные хлопья летели параллельно земле, несомые непреклонными
Пирамида