Часть четвертая
ДОРОГА ДОМОЙ
Возвратившись домой слушаю в тишине: листья шуршат за окном и мои шаги по
пыльному полу...
СИНДРОМ КУНДАЛИНИ
Мне больше нечего было делать на побережье, поэтому я не пошел, как обычно,
вдоль длинной причудливо изогнутой береговой линии, изъеденной многочисленными
бухтами, а направился прямо в степь, чтобы пересечь полуостров по самому прямому
пути. Я решил, что, двигаясь на восток, непременно выйду прямо к центру звезды -
в то место, где сходятся цепи холмов, а оттуда по юго-западному ее лучу очень
быстро доберусь до последних скал.
Я отправился в путь сразу же после полудня и на закате пришел на вымощенную
плитами площадку, в центре которой возвышался каменный трон. Взобравшись на
место для сидения, я сложил ноги в полный лотос, прислонился спиной к теплому
камню и принялся молча созерцать заходящее солнце. Но ничего не происходило.
Стул напрочь отказывался запускать мою крышу в полет по большому кольцу.
Примерно через полчаса бесплодного ожидания я сполз с трона, забросил на плечи
рюкзак и по юго-западному лучу образованной цепями холмов звезды двинулся к
последним скалам, полагая, что проведу там день-другой. Последние скалы
нравились мне не меньше, чем моя - теперь уже не моя - бухта. Там был грот, куда
рыбаки прятали в шторм свои баркасы, были хаотические нагромождения камней,
уступами спускавшиеся к воде, были пещеры и круглые озера, соединенные с морем
подводными туннелями. Каждый год я останавливался у последних скал как минимум
на неделю, чтобы вдоволь понырять в прохладных сумерках подводных лабиринтов.
Длительные задержки дыхания заряжали энергией, а холодная вода не давала голове
взорваться от внутреннего напряжения феерическими каскадами непостижимых
видений, причудливо сплетающихся в мыслительный белый шум многоканальных
раздумий и непобедимых в своей неконтролируемости сексуальных фантазий -
неизменных спутников повышения концентрации энергии в теле и ее услужливых
пожирателей.
Обыкновенно я добирался до последних скал на рассвете - после ночного перехода
по безмолвной темной степи, озаряемой лишь ритмичными вспышками далекого маяка
на самом западном мысу полуострова. Но в этот раз я пришел раньше. Было еще
совсем темно, когда я понял, что и здесь мне тоже делать больше нечего. Не
останавливаясь, я продолжил свой путь и к рассвету оказался в полукруглой долине
за последними скалами, в нескольких километрах от которой начиналась вторая
дорога.
Эта долина была странным местом. Степь в ней полого спускалась к морю и плавно
переходила в длинные плоские каменные языки, уходившие далеко в море хаотически
разбросанными почти идеально ровными плитами. Попадая туда, я неизменно ощущал,
как все, что лежит за пределами долины, включая даже остальные части
полуострова, перестает существовать. Пространство этой долины было своего рода
квинтэссенцией пространства полуострова - изоляция от внешнего мира в нем
достигала совершенно абсурдной степени. На южном краю долины - там, где степь
понемногу поднималась, вновь переходя в гряду пологих холмов, стоял
полуразвалившийся давным-давно заброшенный небольшой маячок. Он как бы замыкал
собой береговую линию полуострова, за ним начиналось совсем другое пространство,
принадлежавшее дороге, которая находилась километрах в семи за маяком.
Дорога приходила откуда-то из глубины степи, поворачивала к морю и вдоль него
тянулась к поселку, где недалеко от порта находилась автобусная остановка.
Впрочем, “порт” - громко сказано. Кучка замызганных лачуг, развалины мечети
возле базара - пять-шесть бабок да один мужик с арбузами - столовая нефтяников
на выезде в степь и широкий залив с огромным белым - длиной километров в
пятнадцать - полумесяцем песчаного пляжа и двумя ржавыми ракетными катерами у
полузатонувшего плавучего пирса. Один раз в сутки там можно было сесть в
автобус, который отправлялся рано утром и после многих часов монотонного
жужжания по пустынному степному шоссе останавливался в областном центре у
замершего на ночь рынка рядом с крохотным тупиковым вокзалом.
Целый день я неподвижно пролежал на камне, изредка лениво сползая с нагретой
солнцем плоской поверхности в почти горячую воду неглубокой - по колено -
крохотной бухточки, сплошь заросшей длинными космами мягкой изумрудно-зеленой
подводной травы. К вечеру мое солнечное сплетение буквально разрывалось от
переполнявшей его энергии. Заснуть в ту ночь мне, разумеется, не удалось. Да я
особо и не старался. Я бродил по долине, вслушиваясь в неподвижность тишины.
Стояло полное безветрие, и звезды, обильно отраженные зеркальной поверхностью
моря, совсем не дрожали. Мне было видно, как на далеком мысу вспыхивает и гаснет
огонь маяка. Отражение его вспышек вертикальным клинком на несколько мгновений
рассекало темноту, которая затем вновь смыкалась, ненадолго делаясь
антрацитово-черной - совсем как Великая Пустота.
Я поднялся к заброшенному маячку. Вокруг него правильным шаром роились искры.
Сначала я думал, что они мне мерещатся, но потом подошел поближе и, разглядев их
получше, понял, что это - те самые искры, которые я видел, когда был за гранью
этого мира. Будь рядом Мастер Чу, я непременно спросил бы у него, как
получается, что искры, принадлежащие совсем другому миру, вдруг проникли сюда.
Но его не было, и мне пришлось самому сообразить, что все миры всегда находятся
сейчас и здесь, а то, какие аспекты каких из них существуют в реальности,
целиком и полностью определяется зависящими от нашего энергетического состояния
характеристиками восприятия и теми задачами, которые мы перед ним ставим. Или не
ставим... Я подумал, что Мастер Чу, должно быть, был бы доволен моей
сообразительностью, впрочем, какое мне теперь до него дело?..
Я вернулся на каменную плиту, где провел день, расстелил спальник и лег, чтобы
посмотреть на звезды. Я втайне надеялся на то, что опять придет Сила, но ничего
не произошло. Наступил рассвет, я встал, отошел немного в степь, чтобы справить
нужду, вернулся на берег, морской водой прополоскал рот и промыл носоглотку,
выполнил упражнения, которые Мастер Чу советовал мне делать сразу же после
пробуждения, и отправился в дальнюю часть долины - на белый меловой холм, с
которого открывался вид на долину, побережье и далекий маяк на самом краю земли.
Было по-прежнему тихо. Зеркальная гладь моря терялась вдали, совсем незаметно
превращаясь в белесую стену слегка тронутого охрой восхода голубого неба.
Я возвратился на берег, разделся и в неподвижном море проплыл несколько сот
метров, дыша так, как учил меня Мастер Чу, и пропуская сквозь тело тугие потоки
прохладно-зеленоватой с темной просинью Силы воды. Затем долго накручивал асаны
на плоской каменной плите, со всех сторон окруженной водой. Было хорошо и очень
спокойно, я чувствовал, как что-то начинает заканчиваться раз и навсегда, и от
этого безмолвие в моем уме преобразовалось в абсолютный покой.
Когда я выполнял последние упражнения, солнце поднялось уже достаточно высоко.
Начиналась жара. Я оделся, забросил на плечи рюкзак и отправился к дороге...
Я сидел на обочине спиной к пустынному от горизонта до горизонта шоссе и молча
созерцал искрившееся мириадами солнечных бликов море. Только плеск прибоя и звон
Пирамида