ГЛАВА 3. ОТНОШЕНИЕ К ЖИВОТНОМУ ЦАРСТВУ
Мы сами часто не осознаем, что утилитарный угол зрения на
все существующее стал для нас чем-то вроде нашего второго Я.
Все на свете расценивается исключительно сообразно тому, в
какой мере оно полезно для человека. Но если нам давно уже
кажется диким тот историко-культурный провинциализм, который
возводится в политическую теорию и именует себя
"национализмом", то космический провинциализм человечества
покажется столь же смешным нашим потомкам. Легенда о "венце
мироздания", это наследие средневековой ограниченности и
варварского эгоизма, должна будет, вместе с господством
покровительствующей ей материалистической доктрины развеяться
как дым.
Приходит новое мироотношение: для него человек есть
существо в грандиозной цепи других существ, он совершеннее
многих, но и ничтожнее многих и многих, и каждое из этих
существ имеет автономную ценность, безотносительно к его
полезности для человека.
Но как же эту ценность определить в каждом конкретном
случае? какой критерий для этого взять? какую иерархию
ценностей установить?
Можно констатировать прежде всего, что ценность,
материальная или духовная, какого-либо объекта, материального
или духовного, возрастает вместе с суммой усилий, затраченных
на то, чтобы он стал таким, каков он есть. Конечно, когда мы
применяем этот принцип к оценке живых существ, мы легко
убеждаемся, что подсчитать сумму этих усилий для нас
невозможно. Но возможно другое: возможно отдавать себе отчет в
том, что чем выше ступень, достигнутая существом на космической
лестнице, тем сумма затраченных на это усилий (его личных,
природы или Провиденциальных сил) должна быть больше. Развитие
интеллекта и всех способностей человека, отличающих его от
животного, потребовало неимоверного количества труда - и его
собственного, и Провиденциальных сил, - сверх того труда,
который был затрачен ранее на возведение животных от простейших
форм до высших. На этом и основывается космическая иерархия
ценностей, насколько мы можем ее понять. Из нее следует, что
ценность инфузории меньше ценности насекомого, ценность
насекомого меньше ценности млекопитающего, ценность этого
последнего еще далека от ценности человека, ценность человека
невелика сравнительно с ценностью архангела или демиурга
народа, а ценность этого последнего, при всем ее масштабе,
теряется рядом с ценностью Владык Света, демиургов Галактики.
Если взять этот принцип изолированно, можно сделать вывод
о фактической безответственности человека по отношению ко всем,
ниже его стоящим: раз его ценность выше, значит, ему самой
природой указано пользоваться их жизнями так, как ему это
полезно.
Но никакой этический принцип не должен рассматриваться
изолированно: он не самодовлеющ, он - частность в общей системе
принципов, определяющих ныне бытие Шаданакара. Противовес
принципу духовной ценности можно назвать принципом
нравственного долга. На стадиях ниже человека и даже на ранних
стадиях человечества этот принцип еще не был осознан; теперь же
его можно формулировать с точностью уже довольно значительного
приближения. Вот эта формула: начиная со ступени человека, долг
существа по отношению к ниже стоящим возрастает по мере
восхождения его по дальнейшим ступеням.
На первобытного человека уже возлагался долг по отношению
к приручаемым животным. И не в том он состоял, что человек
должен был их кормить и охранять: это был еще простой обмен,
долг в низшем, материальном, а не в этическом смысле, потому
что за корм и кров человек брал у домашнего животного либо его
труд, либо молоко и шерсть, либо даже его жизнь (в последнем
случае он, конечно, уже нарушал естественную пропорцию обмена).
Этический же долг первобытного человека заключался в том, что
он был должен то животное, которое приручал и которым
пользовался, любить. Древний наездник, питавший глубокое
чувство к своему коню, пастух, проявлявший к своему скоту не
только заботу, но и ласку, крестьянин и охотник, любивший свою
корову или собаку, - все они выполняли свой этический долг.
Этот элементарный долг оставался общечеловеческой нормой
до наших дней. Правда, отдельные высокие души, те, кого мы
называем праведниками, а индусы называют более точным словом -
махатма, высокий духом, - понимали новый, гораздо более высокий
уровень долга, естественно вытекавший именно из их духовного
величия. Жития святых полны рассказами о дружбе иноков и
отшельников с медведями, волками, львами. В иных случаях это,
может быть, легенды, но в других факты этого рода
запротоколированы исторически точно, например - в
свидетельствах о жизни св. Франциска Ассизского или св.
Серафима Саровского.
Разумеется, подобный уровень долга по отношению к животным
свойственен лишь ступени святости: уделом большинства
человечества он не может быть так же, как и три тысячи лет
назад. Но три тысячи лет - срок немалый. И ничем не оправдан
тезис, будто мы и теперь обречены оставаться на том же уровне
примитивного долга, что и наши далекие предки. Если человек,
блуждавший в тесном и мутном анимистическом мире, уже мог
любить своего коня или пса, для нас это, по меньшей мере,
недостаточно. Неужели колоссальный путь, проделанный нами с тех
пор, не обязывает нас к большему? Разве мы не в состоянии
любить и тех животных, от которых не получаем непосредственной
пользы, - диких животных, по крайней мере, тех из них, которые
не приносят нам вреда?
Тем, что мы условно называем шельтами или, если угодно,
душами, то есть тончайшим иноматериальным покровом, созданным
для себя бессмертной монадой, обладают все существа, включая
Пирамида