любят, если коровка заболеет - над, ней проливают слезу, но
если она перестанет доиться, ее отводят, скорбно вздыхая, в
некое место, где любимое животное будет превращено во
столько-то пудов мяса. Этим мясом хозяин, с детски невинным
самочувствием, будет кормиться сам и кормить свое семейство.
Вторая категория - значительная часть диких животных, включая и
рыбу: их не приручают, не осчастливливают заботой, их просто
ловят или убивают на охоте. В-третьих - хищники и паразиты: с
ними разговор прост, их уничтожают, где и как могут. И еще
можно выделить четвертую группу: это некоторая часть животных
диких, в особенности птиц, полезная тем, что она уничтожает
вредителей. Этой категории предоставляется жить и размножаться,
а в иных случаях, как, например, к скворцам или аистам,
проявляется даже покровительство. Что касается остальных
животных, от ящериц и лягушек до галок и сорок, то их иногда
ловят для научных опытов или просто для забавы, мальчишки
швыряют в них камнями, но чаще их просто не замечают с высоты
своего величия.
Такова схема, конечно, очень грубая, утилитарного
отношения к животным. Эмоциональный же элемент заключается в
том, что большинство из нас способно испытывать к тем или
другим видам и особям род симпатии либо настоящей
привязанности, либо эстетического восхищения. Кроме того,
многим еще свойственно, слава Богу, общее сострадательное
сочувствие к животным: отчасти этому сочувствию звериный мир
обязан тем, что во многих странах имеется даже законодательство
по вопросам их охраны и функционирует сеть добровольных
обществ, этой охране себя специально посвятивших. В соединении
с таким могучим союзником, как утилитарная забота о том, чтобы
ценные в промысловом отношении виды не были совершенно
истреблены, это эмоциональное отношение сделало возможным
учреждение заповедников. А в порядке исключения некоторые
заповедники и вовсе не имеют утилитарного смысла - например,
существующие во многих местах питательные пункты для голубей.
Я говорю, разумеется, об отношении к животным в Европе,
Америке, многих странах Востока. Но Индия являет собою совсем
иную картину. Брахманизм, как известно, издавна запретил
вкушение различных сортов мяса, свел фактическое питание
человека к молочной и растительной пище, обработку кож и мехов
объявил греховным и нечистым делом, а корову и некоторые другие
виды провозгласил священными животными.
И прекрасно сделал.
Европейца, конечно, смешит и возмущает зрелище коровы,
невозбранно разгуливающей по базару и берущей с любого лотка
все, что ей приглянется. Не буду оспаривать, что религиозное
поклонение корове - специфика только индийского мироотношения и
быть предметом подражания в наш век не может. Но чувство,
лежащее в основе этого поклонения, так чисто, возвышенно, так
свято, что само заслуживает преклонения перед ним. Это
психологическое основание культа коровы хорошо разъяснил Ганди.
Он указал, что корова в данном случае есть олицетворение всего
живого, стоящего ниже человека; смиренное преклонение перед
ней, служение ей в виде бескорыстного за ней ухода, ласки и
украшения выражает религиозную идею и этическое чувство нашего
долга перед этим миром живых существ, идею покровительства и
помощи всему слабому, нижестоящему, всему, не успевшему еще
развиться до высших форм; больше того: это есть еще и выражение
иррационального чувства глубокой общечеловеческой вины перед
звериным царством, ибо человек выделился из этого царства ценой
отставания и деградации более слабых. Выделился - и,
выделившись, усугубил свою вину беспощадной эксплуатацией
слабейших; с течением веков эта общечеловеческая вина росла,
как снежный ком, и наконец достигла необозримых, неохватываемых
размеров.
Слава тому народу, который сумел возвыситься до такого
понимания, не в уме единиц, а в совести множества!
Что, какую идею, какую этику можем противопоставить этой
этике мы, мы, кичащиеся тем, что столько веков исповедуем
христианство?
В моей жизни был один случай, о котором я должен здесь
рассказать. Это тяжело, но я бы не хотел, чтобы на основании
этой главы о животных у кого-нибудь возникло такое
представление об авторе, какого он не заслуживает. - Дело в
том, что однажды, несколько десятков лет назад, я совершил
сознательно, даже нарочно, безобразный, мерзкий поступок в
отношении одного животного, к тому же принадлежавшего к
категории "друзей человека". Случилось это потому, что тогда я
проходил через некоторый этап или, лучше сказать, зигзаг
внутреннего пути, в высшей степени темный. Я решил
практиковать, как я тогда выражался, "служение Злу" - идея,
незрелая до глупости, но благодаря романтическому флеру, в
который я ее облек, завладевшая моим воображением и повлекшая
за собой цепь поступков, один возмутительнее другого. Мне
захотелось узнать, наконец, есть ли на свете какое-либо
действие, настолько низкое, мелкое и бесчеловечное, что я его
не осмелился бы совершить именно вследствие мелкого характера
этой жестокости. У меня нет смягчающих обстоятельств даже в
том, что я был несмышленым мальчишкой или попал в дурную
компанию: о таких компаниях в моем окружении не было и помину,
а сам я был великовозрастным багагаем, даже студентом. Поступок
был совершен, как и над каким именно животным - в данную минуту
несущественно. Но переживание оказалось таким глубоким, что
перевернуло мое отношение к животным с необычайной силой и уже
навсегда. Да и вообще оно послужило ко внутреннему перелому. И
если бы на моей совести не было этого постыдного пятна, я,
может быть, не испытывал бы теперь ко всякому мучению или
убийству животного такого омерзения, иногда даже до полной
потери самообладания. В ряду аксиом, ясных для меня как дважды
два, одно из первых мест занимает вот эта: в подавляющем
большинстве случаев (исключая только самозащиту от хищников,
Пирамида