которые или игнорируют Природу, не проявляя к ней интереса, или
враждебны ей. Рост личности приводит к представлению, что
человек может совершенствоваться. Природа же не подает
признаков развития, она косна и статична, она внеморальна и
неразумна, она во власти демонических сил, и та часть
человеческого существа, которая единосущна Природе, требует
либо порабощения ее духом, либо порабощает его сама. Это - фаза
природоборческая. Ее прошли и христианские, и буддийские, и
индуистские народы; на ней остановилось (пока совпадало со
своей национальной религией) еврейство. Последнее однако, равно
как и народы ислама, не столько стремилось к борьбе с Природой,
сколько проходило мимо нее. Семитическое чувство Природы вообще
отличалось скудостью. Давно уже отмечено, как бедны были этим
чувством авторы библейских книг и Корана сравнительно с теми,
кто создавал великие эпопеи Эллады и, особенно, Индии Семиты
отдавали Природе неизбежную дань. осеняя религиозной санкцией
воспроизведение рода, но в своей духовной философии и искусстве
стремились игнорировать ее с многозначительной
последовательностью. Они сделали у себя фактически невозможной
скульптуру и портретную живопись, потому что боялись
обожествить человека и ненавидели обоготворение стихии. Как и
другие элементы семитизма, эта природоборческая тенденция
перешла с христианством в Европу, подавила природные культы
германского и славянского язычества и господствовала до конца
средних веков. Но и Востоку пришлось пройти через эту фазу,
хотя и окрасив ее по-своему. Аскетичность крайних проявлений
брахманизма, борьба буддизма за высвобождение человеческого Я
из-под власти Природы - все это слишком общеизвестно, чтобы на
нем останавливаться. Таким образом, если в первой фазе Природа
как целое почти не осознавалась, а поэтизировалась и
боготворилась в отдельных своих проявлениях, то во второй она
была осознана как начало враждебное, покорное демоническим
силам.
Третья фаза связана с эрой господства науки и с оскудением
мира религиозных чувств. Унаследовав от христианства
природоборческое начало, человек третьей фазы освобождает его
от религиозного смысла, отказывается от преодоления природных
элементов в собственном существе и обосновывает к природе
строго утилитарный подход. Природа есть объект разумного
(научного) исследования, - во-первых; она есть сонмище
бездушных сил, которое надо покорить на потребу человека, -
во-вторых. Физический кругозор неизмеримо расширяется; знание
структуры и законов нашего слоя достигает головокружительной
глубины; в этом - ценность третьей фазы. Но напрасно толкуют о
любви к природе естествоиспытателей. Интеллектуальную любовь
можно испытывать только к продукции интеллекта: можно умом
любишь идею, мысль, теорию, научную дисциплину. Так можно
любить физиологию, микробиологию, даже паразитологию, но не
лимфу, не бактерии и не блох. Любовь к природе может быть
явлением физиологического порядка, может быть явлением порядка
эстетического, наконец - порядка этического и религиозного.
Явлением только одного порядка она не может быть:
интеллектуального. Если отдельные специалисты-естественники и
любят природу, то это чувство не имеет никакой связи ни с их
специальностью, ни вообще с научной методикой познания Природы:
это чувство или физиологического, или эстетического порядка.
Однако наибольшего противопоставления себя Природе
цивилизованное (по крайней мере, западное) человечество
достигло не в XX веке, как это могло бы показаться, но в XVII,
XVIII и начале XIX века. Никогда моды не были так искусственны,
как во времена пудреных париков. Никогда близлежащие к человеку
участки Природы не уродовались так рассудочно и
противоестественно, как в эпоху Версальского парка. Аристократа
времен Людовиков так же немыслимо вообразить берущим солнечную
ванну или гуляющим босиком, как нельзя представить себе
спартанку времен греко-персидских войн - в корсете и в ботинках
на высоких каблуках. Во всем этом проявлялось отношение к
Природе, генетически коренившееся в христианском аскетизме, но
в ходе развития заменившее духовный снобизм - снобизмом
цивилизации, религиозную гордыню - гордыней рассудка, а ко
всему, печатью рассудочности не отмеченному, не испытывавшее
ничего, кроме насмешливого презрения.
Философия Руссо знаменует собою поворотный пункт. Но
должно было протечь полтора столетия, мир должен был вступить в
эпоху городов-гигантов, чтобы тоска по Природе стала понятна
человеческому большинству. Поэты Озерной школы в Англии, Гете и
романтики в Германии, Пушкин и в особенности Лермонтов в России
любили Природу высокой эстетической, а некоторые и
пантеистической любовью. Возникла Барбизонская школа живописи,
и к концу XIX века эстетическая любовь завоевала незыблемое
право на бытие в культуре; в XX веке развилась и любовь
физиологическая. Зрительное созерцание Природы стало уже
недостаточным: появилась потребность ощущать стихии осязательно
и моторно, всей поверхностью тела и движением мускулов. Этой
потребности отвечали отчасти туризм и спорт; и, наконец, в 1-й
половине нашего столетия пляж, с его физиологическим
растворением человека в солнечном свете, тепле, воде, игре,
плотно и прочно вошел в повседневную жизнь. Тот самый пляж,
который во времена Ронсара или Ватто показался бы непристойной
выходкой сумасшедших, а в средние века был бы приравнен к
шабашам ведьм на Лысой горе и, пожалуй, к черной мессе. Если
вообразить Торквемаду, внезапно перенесенного в качестве
зрителя на пляж в Остенде или в Ялте, вряд ли можно усомниться
в том, что мысль о немедленном аутодафе из тысяч этих
бесстыдных еретиков сразу возникла бы в голове этого охранителя
душ человеческих.
Может быть, ничто так наглядно не иллюстрирует уменьшение
пропасти между человеком и стихиями за последний век, как
эволюция одежды. Пальто и головные уборы, неотступно
сопровождавшие "образованного" человека даже в летний полдень,
Пирамида