нее видимый и невидимый мир с таким непременным расчетом, чтоб
нельзя было повернуться ни взад, ни вперед, ни направо, ни
налево." ' "Нет ничего опаснее, как воображение прохвоста, не
сдерживаемого уздою и не угрожаемого непрерывным представлением
о возможности наказания на теле. Однажды возбужденное, оно
сбрасывает с себя всякое иго действительности и начинает
рисовать своему обладателю предприятия самые грандиозные". А
"Угрюм-Бурчеев был прохвостом всем своим существом, всеми
своими помыслами. Виртуозность прямолинейности засела, точно
ивовый кол, в его скорбной голове, пустив там целую
непроглядную сеть корней и разветвлений. Это был какой-то
таинственный лес, преисполненный волшебных сновидений.
Таинственные тени гуськом шли одна за другой, застегнутые,
выстриженные, однообразным шагом, в однообразных одеждах, все
шли, все шли... Уже до прибытия в Глупов он составил в своей
голове целый систематизированный бред, в котором до последней
мелочи были регулированы все подробности будущего устройства
этой злосчастной муниципии".
"На другой же день по приезде он обошел весь город... Шел
он долго, все простирая руку и проектируя, и только тогда,
когда глазам его представилась река, он почувствовал, что с ним
совершилось нечто необыкновенное. Он позабыл... он ничего
подобного не предвидел... Излучистая полоса жидкой стали
сверкнула ему в глаза, сверкнула и не только не исчезла, но
даже не замерла под взглядом этого административного василиска.
- Кто тут? - спросил он в ужасе.
Но река продолжала свой говор, и в этом говоре слышалось
что-то искушающее, почти зловещее".
"...Дома он через минуту уже решил вопрос по существу. Два
одинаково великих подвига предстояли ему: разрушить город и
устранить реку. Средства для исполнения первого подвига были
обдуманы уже заранее; средства для исполнения второго
представлялись ему неясно и сбивчиво. Но так как не было той
силы в природе, которая могла бы убедить прохвоста в неведении
чего бы то ни было, то в этом случае невежество являлось не
только равносильным знанию, но даже в известном смысле было
прочнее его. Он не был ни технолог, ни инженер; но он был
твердой души прохвост, а это тоже своего рода сила, обладая
которою можно покорить мир".
"Город приник; в воздухе чувствовалась спертость и духота.
Он еще не сделал никаких распоряжений, не высказал никаких
мыслей, никому не сообщил своих планов, а все уже понимали, что
пришел конец".
Конец начался, как известно всем, читавшим Щедрина, с
разрушения старого города до основания и со свезения всего
образовавшегося мусора, включая навоз, к реке.
"И вот вожделенная минута наступила. Созвавши будочников,
он привел их к берегу реки, отмерил шагами
________
' Вряд ли подозревал Щедрин, что в этом стремлении
втиснуть все в прямую линию может сказываться отголосок
воспоминания об обстановке в одном из других слоев, а именно -
на одномерном Дне Шаданакара.
_________________________________
пространство, указал глазами на течение и ясным голосом
произнес:
- От сих мест - до сих!
Как ни были забиты обыватели, но и они восчувствовали. До
сих пор разрушались только дела рук человеческих, теперь же
очередь доходила до дела извечного, нерукотворного...
- Гони! - скомандовал он будочникам, вскидывая глазами на
колышущуюся толпу.
Борьба с природой восприняла начало".
Борьба с природой!.. - Общепринято мнение, что в образе
Угрюм-Бурчеева Щедрин воспроизвел - разумеется, в сатирическом
преломлении - образ Аракчеева. Это доказывается и некоторыми
чертами внешнего сходства между щедринским героем и обликом
гнусного временщика и явной пародией на военные поселения,
которую представляла собой административная и градостроительная
система, мечтавшаяся Угрюм-Бурчееву. Ясно также, что в этом
образе отразился в какой-то мере и реальный исторический образ
другого деспота, наложившего на Россию еще более резкий
отпечаток, и к тому же более близкого к Щедрину хронологически:
образ Николая I. Но... борьба с природой? Ни Аракчеев, ни
Николай не сносили городов с лица земли, дабы строить на их
месте новые, по их скудоумному ранжиру разграфленные; ни тот,
ни другой не сгоняли все население на бессмысленную и слепую
борьбу с природой.
Наконец, горы мусора запрудили реку.
"Раздался треск, свист и какое-то громадное клокотание...
Затем все смолкло; река на минуту остановилась и тихо-тихо
начала разливаться по луговой стороне. К вечеру разлив был до
того велик, что не видно было пределов его, а вода между тем
все прибывала и прибывала. Откуда-то слышался гул; казалось,
что где-то рушатся целые деревни и там раздаются вопли, стоны и
проклятия. Плыли по воде стоги сена, бревна, плоты, обломки изб
и, достигнув плотины, сбивались в кучу в одном месте".
Известно, что замыслы Угрюм-Бурчеева потерпели крах на
следующее же утро. За ночь река размыла и унесла плотину и
снова двигалась в своих берегах. Тогда ошеломленный
преобразователь решил уйти от реки и построить мечтаемый город
Непреклонск на новом месте, на ровной как скатерть, низине.
Там, наконец, его сморило и он заснул с топором в руке.
"Изнуренные, обруганные и уничтоженные, глуповцы после
долгого перерыва в первый раз вздохнули свободно. Они взглянули
друг на друга - и вдруг устыдились. Они не понимали, что именно
произошло вокруг них, но чувствовали, что воздух наполнен
сквернословием и что далее дышать в этом воздухе невозможно.
Пирамида