Так как Гагтунгр не в состоянии творить монад, а
демонические монады быть воплощенными в человечестве не могут,
то ему оставалось воспользоваться для своего замысла одной из
монад человеческих. Какую темную миссию ни осуществлял бы
человек, какой страшный след ни оставил бы он в истории, все
это темное исходит не от его монады, а от его шельта.
Демонизироваться может только шельт, но не человеческая монада.
В тех редчайших случаях, как с родоначальником царства игв или
с Клингзором, когда личность, достигнув предельно ясного
сознания, совершает богоотступничество, совершает его не
монада, а только шельт. При этом совершается нечто воистину
жуткое: отказ от собственной монады именно потому, что она не
может санкционировать богоотступничества, и полное вручение
себя - то есть шельта и всех его материальных облачений - воле
и власти Гагтунгра. Связь между монадой и шельтом прерывается.
Монада удаляется из Шаданакара, чтобы начать свой путь сызнова
где-то в иных брамфатурах, а шельт или отдается какой-либо
демонической монаде, по каким-нибудь причинам еще не имеющей
шельта, или становится непосредственным орудием Гагтунгра,
причем отсутствие монады восполняется отчасти воздействием его
собственного духа. В обоих случаях шельт демонизируется
окончательно, то есть происходит постепенное перерождение его
материальной субстанции: сиайра- материальность, созданная
светлыми силами брамфатуры, заменяется так называемой аггой-
материальностью демонического происхождения; то же происходит и
с астральным телом. (Структурно агга отличается от сиайры тем,
что она лишена микробрамфатур, а составляющие ее элементарные
частицы - не одушевленные и даже частично разумные существа,
как в сиайре, но мертвые неделимые материальные единицы. Агга
состоит всего только из одиннадцати типов таких темных
антиатомов, представляя собой бесчисленное множество их
комбинаций.) - Естественно, что существа с подобными
демонизированными шельтами и астралами не могут более рождаться
ни в каких слоях, кроме демонических. Таким образом,
возможность инкарнации в человечестве для них оказывается
исключенной.
А так как замысел создать антихриста имел в виду именно
воплощение его в человечестве, то Гагтунгру оставалось одно:
захватить одну из человеческих монад, оборвать с нее все,
одевающие ее покровы сиайры, то есть шельт, астрал и эфир, и
постепенным трудом создать для нее другие покровы из агги.
Уничтожение ее прежнего, светлого шельта не находилось во
власти Гагтунгра, но, лишенный монады, как бы духовно
обезглавленный, он мог бы пребывать в состоянии неограниченно
долгой духовной летаргии где-то в своеобразном трансфизическом
склепе, в закоулках Гашшарвы. Похищение монады требовало
неимоверных усилий и длительной подготовки. Оно удалось только
в IV веке нашей эры, когда Гагтунгр сумел вырвать из Ирольна
одну человеческую монаду, в прошлом проходившую некогда через
инкарнацию еще в человечестве титанов, а теперь связанную с
шельтом, едва успевшим закончить путь по Энрофу в облике одного
из императоров Рима. Но единственность подобного существа
вызывала у противобога опасение, что непредугаданное
вмешательство Промысла сорвет демонический план. И в дальнейшем
было похищено еще несколько монад - своего рода "резерв", или,
если можно так выразиться, кандидаты в антихристы. В
исторической перспективе между ними вырисовывались жесточайшие
схватки, победа сильнейшего, удачнейшего, и сосредоточение
демонической работы именно над ним.
Шельты, у которых были похищены их монады, действительно
лишились возможности рождаться где бы то ни было. Как бы
замурованными в глубине Гашшарвы они остаются и по сей день. А
похищенные монады, отягченные материальными покровами из агги,
как бы связанные по рукам и непосредственно направляемые
Гагтунгром, двинулись по пути демонического совершенствования,
от века к веку воплощаясь в человечестве.
Вскоре одна из них, а именно бывшая монада императора,
стала опережать других. От инкарнации к инкарнации вел ее
похититель, преодолевая ее сопротивление и добившись под конец
почти полного угасания ее светлой воли. Во время воплощения
этого поразительного существа уже в XV веке оказалось, что
монада как автономная сила окончательно парализована, а
созданные для нее материальные покровы все лучше выполняют
веления демонической инспирации. Хотя от осуществления всех
возможностей, в них заложенных, они еще очень далеки.
Инкарнация эта пришлась на кульминационный момент
метаисторической борьбы Романо-католической метакультуры. Оно
было связано с одной из наиболее очевидных, драматических и
жутких попыток Гагтунгра захватить церковь изнутри - попыткой,
которая остается до сих пор исторически последней. Я уже
упоминал в другом месте, что за тем крайним течением в
католицизме, которым был омрачен конец средних веков и которое
нашло свое наиболее законченное выражение в институте
инквизиции, стояло одно из кошмарнейших исчадий Гагтунгра, а
борьба против него сил Света закончилась победой только в XVIII
столетии. Что же касается дьявольского человекоорудия, то оно
появилось на исторической сцене раньше, внешне приобретя облик
активного борца за всемирную теократию. В русской
художественной литературе есть поразительное творение, автор
которого, без сомнения, не мог не обладать духовным знанием об
этом событии, хотя знание это не стало полностью достоянием его
дневного, бодрствующего Я. Я имею в виду "Легенду о Великом
Инквизиторе". Тот, кто должен стать антихристом в недалекие
теперь уже времена, был, можно сказать, схвачен за руку
Достоевским на одном из важнейших этапов своего
предсуществования. Правда, эта историческая личность не
оставила по себе громкого имени: оно известно теперь лишь
специалистам-медиевистам, как имя одного из довольно заметных
тогда деятелей испанской инквизиции. Примерно тогда же стала
уясняться Гагтунгру неудача его общей попытки обратить
Пирамида