главная надежда Гагтунгра возлагалась именно на Форсуфа -
уицраора Римской мировой державы. Более того: кажется, что даже
силы синклитов тогда не обладали уверенностью в том, что
бешенство Гагтунгра, удваивавшее его силы, не приведет в
близком будущем к явлению антихриста и не сократит сроков
первого зона, умножив тем самым число духовных жертв до
непредставимых размеров, а задачи второго зона усложнив до
крайности. Этой тревогой объясняется та апокалиптическая,
правильнее сказать эсхатологическая, настроенность, то ожидание
конца мира в недалекие дни, которое охватило христианские
общины и еврейство в первые десятилетия после воскресения
Христа. К счастью, эти опасения не оправдались: сил Гагтунгра в
ту пору хватило лишь на фантастически нелепые кровавые
безумства кесарей да на попытки истребить христианскую церковь
физически. Однако уже в середине I века намечается и другая
линия в деятельности Гагтунгра. Пользуясь тем, что миссия
Христа в Энрофе осталась недовершенной и поэтому основанная Им
церковь, вместо всемирного апофеоза, едва теплится в виде
нескольких маленьких общин под грузными пластами
государственных институтов, созданных уицраорами, и под косными
толщами инвольтированных ими психологий, - силы Гагтунгра
начинают вмешиваться в жизнь самой церкви. Выдвигается
высокоодаренная и глубоко искренняя в своем порывании к Христу
волевая личность, в которой еврейская навязчивость и
агрессивная еврейская суровость сочетаются с
рассудочно-правовым сознанием римского гражданина. Этот человек
был носителем некоей миссии, безусловно светлой, но указанные
личные и наследственные черты его извратили понимание этой
миссии им самим. Вместо продолжения Христова дела, вместо
укрепления и высветления церкви духом любви, и только этим
духом, тринадцатый апостол развертывает громадную, широчайшую
организационную деятельность, цементируя разрозненные общины
строгими уставами, неукоснительным единоначалием и даже
страхом, так как опасность быть выброшенным, в случае
ослушания, из лона церкви порождала именно духовный страх. То
обстоятельство, что апостол Павел никогда не встречал Иисуса
Христа при Его жизни и был, следовательно, лишен всего того
благодатною, что исходило непосредственно от Иисуса, - это
обстоятельство не менее многозначительно, чем и другое: то, что
Павел не испытал, как остальные апостолы, схождения Святого
Духа. И однако остальные апостолы как бы отодвигаются на второй
план, каждый из них сужает свою деятельность до локальных
задач, до создавания христианских общин в той или другой
стране, а лишенный благодати Павел постепенно оказывается
центральной фигурой, возвышающейся надо всеми общинами, все их
объединяющей и всем им диктующей то, что ему кажется
продолжением Христова дела.
Это, быть может, первое явственное проявление решимости
Гагтунгра в корне изменить демонический план. К концу I века
внезапно меняется обстановка и вся атмосфера на верхах римской
государственности. Последний изверг на престоле, Домициан,
падает жертвой заговорщиков. Эра кесарских безумств резко
прерывается. Дальше на протяжении целого столетия сменяются на
престоле вполне достойные монархи. Они, конечно, выполняют то,
к чему обязывает их логика власти, то есть воля уицраора
Форсуфа, стараются укрепить ту государственную систему, которая
обеспечивала уицраору такой неисчерпаемый приток красной
питательной росы (она называется шавва), но не видно уже ни
прежних воспаленных мечтаний о всемирном единодержавии, ни
бредовых строительных замыслов, ни "живых факелов", то есть
облитых смолой и подожженных христиан, которыми озарял свои
оргии Нерон. Государственная жизнь входит в более или менее
нормальное русло. Другими словами, Форсуф заботится о продлении
своего существования, но стремлений ко всемирной власти ему
более не внушается. Ось высшего демонического плана изменилась.
Идея довести Римскую империю до стадии планетарного владычества
- отброшена. Во главу угла кладется другая: захватить
христианскую церковь изнутри.
При всех искажениях, вызванных в христианстве духовной
ограниченностью человеческих тысяч, его создававших,
христианская церковь (а позднее - церкви) являла собой устье
могучего духовного потока, низливавшегося с планетарных высот.
В глазах "Умного духа" церковь стала фактором первостепенной
важности и для захвата ее изнутри были использованы все
средства. Семитическая религиозная исключительность, греческий
духовный сепаратизм, римская безжалостность и жажда
политической гегемонии во что бы то ни стало - все было
привлечено на помощь во втором, третьем, четвертом, пятом веках
христианской эры. Для достижения основной цели этого было,
конечно, мало, но отвлечь церковь от ее прямых задач, замутить
ее духом ненависти, увлечь ее в океан политических волнений,
подменить непреходящие духовные цели злободневно-житейскими,
подчинить восточную ее половину власти императоров, а западную
- идеям ложно понятой теократии удалось вполне. Церковь
становится миродержавной силой - тем хуже для нее! Человечество
еще далеко от той нравственной высоты, на которой возможно
сочетать миродержавное водительство с этической
незапятнанностью.
Моя неосведомленность мешает мне - не говорю уж,
нарисовать панораму девятнадцативековой борьбы Гагтунгра с
силами Воскресшего, - но даже наметить хотя бы главные ее
этапы. Более или менее ясны для меня только отдельные, очень
немногие ее звенья.
Так, например, уясняется мало-помалу метаисторическое
значение личности и деятельности Мухаммеда. Стоя на точке
зрения какой-либо ортодоксии, мусульманской или христианской,
сравнительно легко дать ту или иную, положительную или
отрицательную оценку этой деятельности. Но, стремясь сохранить
объективность, неизбежно наталкиваешься на такие соображения и
доводы, противоречивость которых не позволяет вынести
Пирамида