позеленевшие от времени машины, напоминающие огромных жаб, служат для них
развлечением. Они хватаются за орудия по всякому поводу и без оного, чрезвычайно
осторожно ставят пушки на землю и гордо возят их взад и вперед по полю, где проходят
учения, перед взорами любопытных зевак. Во время маневров одна из пушек выстрелила,
убив несколько человек, но и после этого несчастного случая восторженная любовь лхасских
солдат к своим орудиям нисколько не убавилась180. Впрочем, в этой благословенной стране
события такого рода никогда не вызывают особенной грусти. Порой их даже считают
счастливым предзнаменованием. В связи с этим я расскажу об одном случае, который
произошел, когда я находилась в Лхасе.
Как водится, в первый месяц года тибетское правительство устраивает всевозможные
гадания, чтобы узнать, что ожидает государство и особенно его главу Далай-ламу. Одно из
этих гаданий заключается в следующем: сначала ставят три шатра и затем в каждый из них
помещают какое-нибудь животное или птицу — козу, кролика или петуха с амулетом,
освященным Далай-ламой, на шее. Мужчины стреляют по шатрам из ружей, и если хотя бы
одно из животных будет убито или ранено, это значит, что страну ожидают большие беды и
здоровье или даже жизнь ее государя — в опасности. В таком случае в столицу созывают
всех лам из монастырей Сера, Гальден и Депунг, и они в течение двадцати дней читают в
Лхасе Священное писание и совершают различные обряды, чтобы предотвратить несчастье.
Когда я была в Лхасе, люди, которым надлежало проделать эту процедуру, выстрелили
по шатрам из английских, китайских и тибетских ружей двадцать раз вместо положенных
пятнадцати. Ни одно из животных не было задето, и это расценили как прекрасную примету.
Однако ствол одной из тибетских винтовок разорвался, тяжело ранив стрелка, который умер
на следующий день. Вместо того чтобы скорбеть по этому поводу, тибетцы сочли гадание
весьма благоприятным для Далай-ламы. Несчастный случай якобы предотвратил неведомую
опасность, которая ему грозила. Враждебный демон выместил свою ярость на несчастном
подданном государя, и теперь он больше не страшен.
За время пребывания в Лхасе я совершила немало прогулок по ее окрестностям,
осмелела и стала разгуливать по запретному городу, покидать его и возвращаться обратно.
Но один случай нарушил мое относительное спокойствие, внушив мне серьезную тревогу.
Оказавшись на рынке, я глазела на товары, разложенные на прилавке, и тут рядом со
мной остановился полицейский в форме и стал пристально на меня смотреть. Что ему было
нужно? Быть может, он просто заинтересовался, из какой провинции я приехала, или у него
возникли какие-то подозрения? Я не догадывалась об этом, но следовало приготовиться к
самому худшему. Тогда, приглядев одну кастрюлю, я принялась неистово торговаться,
предлагая за нее смехотворную цену, подобно дикарям из приграничных областей. Люди,
собравшиеся вокруг прилавка, начали смеяться и обмениваться лаззи : жители столицы
постоянно подшучивают над пастухами из степных районов, чей выговор и манеры я
копировала.
— Ах! Вы сущая докпа , — сказала мне торговка, которая развеселилась и в то же
время пришла в раздражение от моего нелепого упрямства и бессмысленной болтовни. И
180 Очевидно, что за время моего пребывания в Лхасе вооружение тибетцев улучшилось. В последние дни,
что я провела в Тибете, караваны привозили сюда из Индии боеприпасы и винтовки.
весь народ еще сильнее стал потешаться над глупой крестьянкой, которая не видела в своей
глуши ничего, кроме скота да травы. Полицейский посмеялся со всеми и ушел.
Я купила кастрюлю и, опасаясь, вопреки здравому смыслу, что за мной будут следить,
заставила себя еще некоторое время побродить по рынку, прикидываясь простушкой и
разыгрывая дурацкий восторг при виде безобразных товаров, привезенных из западных
стран. В конце концов мне повезло: я повстречала настоящих докпа и завела разговоры на
их наречии о «наших» родных краях, где я побывала несколько лет назад. Эти простые люди
без труда поверили, что я жила неподалеку от них, и весьма вероятно, что при их буйной
фантазии они могли бы на следующий день искрение побожиться, что давно меня знают.
Я волновалась напрасно: полицейский не собирался меня преследовать.
За долгие годы, что я провела среди тибетцев, мне не раз доводилось наблюдать вблизи
и изучать жизнь различных слоев населения, но нигде я так тесно не соприкасалась с
простым народом, как в Лхасе.
Хижина, в которой я жила, была центром своеобразного постоялого двора, где обитали
самые странные представители человеческого рода. Десяток постояльцев — сливки здешней
черни — спали под крышей, а остальные, несмотря на мороз, ночевали на улице. Все здесь
совершалось на людях, и даже мысли высказывались вслух. Мне казалось, что я попала на
страницы романа, действие которого происходит на дне, но каким же забавным и
причудливым было это дно! Тибетцы совсем не походили на мрачных западных босяков. Все
они были грязны и носили лохмотья, ели от случая к случаю грубую и неизменно скудную
пищу, но каждый из них наслаждался ясным голубым небом, ярким живительным солнцем, и
волны радости бушевали в душах этих бедняков, лишенных всяческих земных благ. Никто из
них не занимался ремеслом и даже не думал работать, и все жили как птицы, питаясь тем,
что удавалось найти в городе или на обочинах дорог.
За исключением неудобств, вызванных полным отсутствием всяческого комфорта, я не
испытывала ни малейшего беспокойства, и странные соседи меня не смущали. Они не
подозревали, кто я на самом деле, и относились ко мне сердечно, даже с почтением, как к
матери ученого ламы, занимавшего отдельную комнату.
Некоторые из них знавали лучшие дни. Так, один бедняк был младшим сыном
человека, обладавшего небольшим состоянием. В молодости он женился на богатой вдове,
которая была гораздо старше его, и мог бы преуспевать, если бы лень, пьянство и азартные
игры постепенно не довели его до разорения.
Когда жена моего соседа стала совсем старой, он обзавелся сожительницей и привел ее
в свой дом. Вскоре законная супруга поняла, что окончит свои дни в нищете, если ни на что
не годный муженек будет продолжать проматывать ее состояние, и придумала довольно
хитрый способ, как от него избавиться.
Собрав близких родственников и родных мужа, она сообщила им о своем решении
уединиться и провести остаток жизни в постах и молитвах. Старушка добавила, что ее
супруг влюблен в свою подругу и она не станет противиться их браку181, но им придется
покинуть дом, в котором она отныне намерена жить как отшельница. Они должны также
взять на себя все долги, которые наделал мужчина, и считать ее свободной от обязательств
по отношению к нему. Одним словом, это был развод.
Условия были приняты, составили контракт, и новая семья поселилась отдельно.
В ту пору, когда я познакомилась с бывшими любовниками, их жизнь не была соткана
из безоблачного счастья.
Мужчина, добрый, но очень слабохарактерный человек, превратился в законченного
алкоголика. Каждый день после полудня он был уже мертвецки пьян и спал до следующего
утра. Жена нередко присоединялась к нему, ложась в углу комнаты на мешки, заменявшие
181 Полигамия и полиандрия узаконены и Тибете так же, как и развод.
диван. Однако, протрезвев, она становилась деятельной и отличалась более живым умом,
чем муж. Ее расторопность давала повод к бурным ссорам: мужчина утверждал, что во время
его долгого сна она крадет вещи, оставшиеся у него от былой роскоши, — кухонную посуду,
одеяла, скатерти и т. д. Супруга давала своему благоверному отпор, жалуясь на то, что он
продал принадлежавшие ей украшения и проиграл вырученные за них деньги.
Пирамида