слишком далеко и не могла расслышать, о чем говорили тибетцы, но поняла, в чем дело.
Будущий «козел отпущения» рассердился и уже собрался поднять руку со своим забавным
символом власти, но тотчас же вмешались несколько мужчин, и, очевидно, все закончилось
как нельзя лучше, поскольку я услышала, как люди, стоявшие вокруг, засмеялись.
Таким образом, люд конг кюи жьялпо получает немало трофеев. Кроме того, когда
«козел отпущения» уходит из города под улюлюканье и свист толпы, те, кто страстно желает
избавиться от бремени дурных поступков, память о которых их тяготит, от тяжких болезней
или какой-либо иной беды, добровольно швыряют ему монеты и всяческие предметы, чтобы
он унес вместе с ними все несчастья и увел вызывающих их демонов. Последние дары
старательно собирает один из родственников «жертвы», следующий за ним с этой целью.
Я гадала, посетит ли люд конг кюи жьялпо мой постоялый двор, но он, вероятно,
решил, что не стоит утруждать себя ради нескольких медных грошей, которые можно
собрать с нищих обитателей нашего двора, и обошел нас стороной. Все же я столкнулась с
этим странным персонажем на углу улицы, и он протянул мне руку с раскрытой ладонью.
Мне захотелось увидеть, как он размахивает своим волосатым скипетром, и я сказала в
шутку: — Я — паломница… Я пришла из очень дальних краев, и у меня нет денег.
Он сурово посмотрел мне в глаза и произнес только одно слово:
— Давайте.
— Но у меня ничего нет, — повторила я.
Тогда он начал медленно поднимать руку, как недавно на рынке, собираясь предать
меня анафеме, и я уже предвкушала забаву, но в этот момент мимо проходили две дамы в
роскошных туалетах, которые остановили его с криком:
— Мы заплатим за нее!
Они вложили в руку мужчины несколько монет, и он отправился дальше.
— Атси , матушка, вы не знаете, что вас ожидало, — сказала одна из щедрых
женщин. — Если бы он поднял этот хвост над вашей головой, вы никогда не вернулись бы
на родину186!
Наконец настал день долгожданной церемонии.
Сначала большая толпа собирается возле Джо-Ханга, откуда должен выйти «козел
отпущения». Почему люди толпятся здесь? Большинству зевак, должно быть, известно по
опыту прошлых лет, что их прогонят с этого места задолго до появления государя-ламы и
начала «представления».
Но это их не волнует. Передо мной — полная коллекция представительниц женского
пола Тибета. По их головным уборам можно определить, откуда они родом. Здесь и
жительницы Ю в пату из красного сукна, украшенных коралловыми шариками и
кусочками малахита, и обитательницы провинции Цанг в пакорах — сооружениях высотой
в двадцать-сорок сантиметров в виде рогов, соединенных нитями искусственного или
натурального жемчуга, которым обладают некоторые счастливицы.
Провинциалки из более отдаленных областей и пастушки демонстрируют
всевозможные головные уборы: округлые крошечные чепцы кукольного размера,
остроконечные колпаки, как у Пьеро, средневековые шапки и шляпы, похожие на шлемы
мотоциклистов.
Представителей сильного пола тоже хватает, и они разряжены не хуже дам. Некоторые
мужчины носят в правом ухе кольца величиной с женские браслеты; другие вдевают туда
длинную серьгу, достающую до плеча. Их толстые пальцы унизаны огромными перстнями,
на шляпах, отделанных дешевой парчой, красуются различные вышивки, и на шеях висят
бусы. Бесчисленные украшения переливаются, звенят и кажутся чудовищно нелепыми на
этих неуклюжих мужчинах.
Толпа приходит в движение, и смех звучит все громче, перемежаясь с ворчанием,
непохожим на проявления восторга. Выходят полдюжины мужчин; они несут гигантские
палки величиной со ствол молодого дерева и принимаются разгонять пеструю и нарядную
толпу, нещадно колотя тех, кто не успел убежать. Полицейские дубины не пропускают
никого: ни прекрасных дам, ни оборванных нищенок, ни старух, с трудом переставляющих
ноги, ни мальчишек, ни надменных торговцев, ни монахов; они не трогают лишь
иностранцев, и непальские или индийские купцы могут при желании с достоинством
удалиться. Эта сцена в точности повторяла ту, что я наблюдала в день праздника масляных
торма .
Люди отходят в сторону и образуют группы, но их снова вытесняют с места таким же
образом, и эта однообразная процедура повторяется множество раз. Затем появляются
другие блюстители порядка: впереди идут низшие чины — монахи в невообразимо
засаленных платьях, черные, как сенегальцы, из-за своих чумазых лиц187, а также добдоги ,
186 Здесь имеется в виду племя или провинция, где живет человек, одним словом, «малая родина», которая
считается в Тибете наиболее важной. Эти женщины не сомневались, что я принадлежу к тибетской расе, но
понимали, что я не из Лхасы, ибо одета не как жительница столицы.
187 Они специально не моются, чтобы выглядеть более грозно. вооруженные молотками. За ними следует величественный человек в
великолепном костюме
из саржи гранатового цвета и куртке из сукна, расшитого серебром 188 . Он старается
двигаться быстро, насколько позволяет длинная и тяжелая балка из неотесанного дерева,
которую он держит посередине одной рукой, с трудом сохраняя равновесие. Время от
времени тибетец поднимает ее обеими руками и ставит на землю. От этого жеста рвение его
подчиненных удваивается, и они принимаются потрясать своими молотками пуще прежнего.
К счастью, человек, который несет балку — символ власти, — не может ею размахивать.
Каким бы сильным он ни был, этот предмет слишком тяжел; если ударить им быка, тот
свалится замертво.
Толпа, оттесненная в сторону, ждет еще несколько часов; люди толкаются, подаются на
несколько метров вперед и тотчас же отступают назад; на них обрушиваются удары
монашеских кнутов и дубинок мирян, которые обязаны удерживать проход свободным.
И вот главный распорядитель приходит в волнение, узнав о появлении Далай-ламы.
Люди обнажают головы, но государь все не появляется, и они надевают шапки, чтобы тут же
снять их снова.
Наконец все видят тибетского владыку. Впереди вышагивают солдаты в приличной
форме защитного цвета, с карабинами через плечо. За ними следует на лошади
главнокомандующий армии, тоже облаченный в мундир хаки. Он всегда сопровождает
государя, когда тот едет верхом.
За военачальником шествуют высокопоставленные ламы из дворца в роскошных
монашеских одеяниях из саржи гранатового цвета, желтого атласа, золотой парчи и круглых
меховых шапках с атласной подкладкой, сшитых по монгольской моде. Позади них
ламаистский папа в таком же наряде восседает на великолепном черном муле, покрытом
дорогой попоной. За ним едет еще один лама, и пятеро-шестеро солдат замыкают шествие.
Процессия удаляется, и толпа, которую больше никто не сдерживает, наводняет улицы.
Теперь в Джо-Ханге должна состояться церемония, предшествующая изгнанию «козла
отпущения».
Люд конг кюи жьялпо уже здесь, но не в том кокетливом наряде, который он надевал
для сбора пожертвований, а в нелепом карнавальном костюме; по странной случайности
одежда сшита из козьих шкур и навевает библейские ассоциации. Лицо мужчины спрятано
под причудливой маской, состоящей из двух равных частей белого и черного цвета; на его
голове возвышается сооружение из огромного взъерошенного хвоста черного яка; другой
такой же хвост он по-прежнему держит в руке.
Пирамида