покровом, и, как мы и предвидели, закрыла подступы к долинам, ведущим к
подножию нашей горы.
Гомтшен затворился на долгий срок в своей пещере. Я сделала то же
самое. Моя единственная ежедневная трапеза ставилась за занавеской у входа
в мою келью. Мальчик, приносивший еду и потом забиравший пустые блюда, меня
не видел и молча удалялся. Такой уклад жизни совпадал с уставом монахов
ордена св. Бруно, но у нас не было развлечений, доставляемых посещением
богослужений.
Как-то в поисках пищи ко мне забрел медведь. После первых проявлений
удивления и недоверия он успокоился и стал приходить постоянно и ждать уже
привычного угощения.
Наконец, в начале апреля один из мальчиков заметил внизу в проталине
движущуюся точку и закричал: "Человек!" - голосом, каким древние
мореплаватели кричали: "Земля!". Блокада была снята, и мы получили письма,
написанные в Европе пять месяцев назад.
... В трехстах метрах ниже моей пещеры - сказочный мир цветущих
рододендронов. Мглистая гималайская весна. Восхождения на исполинские
обнаженные вершины. Долгие переходы по пустынным долинам с вкрапленными в
них небольшими кристально чистыми озерами.
Одиночество снова, постоянно. Ум и чувства обостряются в процессе
такой жизни, совершенно созерцательной, жизни беспрерывных наблюдений и
размышлений. Не то становишься прозорливой, не то - и это вернее -
исцеляешься от прежней слепоты.
Несколько километров к северу от Гималаев, через вершины которых не в
силах перевалить гонимые индийскими муссонами тучи, сияет солнце, и над
высокими тибетскими плоскогорьями раскинулось синее небо. Но здесь лето
холодное, дождливое и очень короткое. Уже с сентября нас окружают
непроходимые снега, и снова начинается зимний плен.
Чему я научилась за эти годы уединения? Трудно точно определить. А
между тем, я приобрела много знаний. В тайны тибетского языка меня
посвящали грамматики, словари и беседы с гомтшеном. Помимо занятий языком,
я читала с учителем жития тибетских мистиков. Часто он прерывал чтение,
чтобы рассказать о фактах, аналогичных описываемым в книге происшествиям,
пережитых им самим. Лама рассказывал, каких людей он когда-то часто
посещал, передавал содержание своих с ними бесед, приводил в качестве
примеров их поступки. Вместе с ним я проникала в хижины отшельников и во
дворцы богатых лам. Мы с ним путешествовали и встречали по пути
удивительных людей. Так я познавала настоящий Тибет - обычаи и мысли
населяющих его народов. Драгоценные сведения, не раз выручавшие меня в
дальнейшем.
Никогда не тешила я себя мыслью, что мое убежище может стать
последней для меня в жизни тихой гаванью. Слишком много внешних интересов
боролись с желанием остаться здесь и навсегда сбросить с плеч обременявший
меня нелепый груз идей, забот, повседневных обязанностей. Я сознавала, что
выработанная во мне личность отшельника была только одной гранью моего
существа, эпизодом в жизни путешественницы, самое большое - подготовкой к
освобождению в будущем. Часто с сокрушенным сердцем, почти с ужасом
смотрела я, как сбегавшая вниз тропинка, петляя, исчезала в горах. Она вела
в мир, лежащий за далекими горными вершинами, к его лихорадочной суете,
тревогам, страданиям. И сердце сжималось неизъяснимой болью при мысли, что
недалек день, когда придется ступить на нее, возвращаясь в эту геенну.
Кроме других, более важных соображений, невозможность задерживать
слуг в пустыне, тоже заставляла меня помышлять об отъезде. Но, прежде чем
снова расстаться с Тибетом, мне хотелось посетить один из двух его главных
религиозных центров, расположенных неподалеку от моего убежища - Жигатзе.
Совсем близко от того города находится знаменитый монастырь
Трашилхумпо, резиденция великого ламы, именуемого иностранцами Траши-ламой.
Тибетцы называют его "Тсанг Пентшен римпотше", т.е. "драгоценный ученый
провинции Тсанг". Его считают воплощением Эвпагмеда, мистического Будды
"бесконечного света" и одновременно воплощением Субхути, одного из главных
учеников исторического Будды. С точки зрения духовной иерархии, ранг Траши-
ламы равен рангу Далай-ламы, но в этом мире часто приходится высокой
духовной сущности уступать первенство преходящему мирскому существу и,
фактически, власть принадлежит абсолютному монарху Тибета - Далай-ламе.
Я откладывала поездку к Жигатзе до моего окончательного отъезда из
Гималаев, так как опасалась ее возможных последствий. Мои предчувствия,
впрочем, полностью оправдались.
Покинув свою обитель, мы, прежде всего, отправились в монастырь
Шортен Нйима, где уже останавливались на пути в Тибет. Отсюда я уехала в
Жигатзе в сопровождении только Ионгдена и одного исполняющего при нас
обязанности слуги-монаха. Мы все трое ехали верхом и по тибетской моде
везли скудный багаж в больших кожаных мешках, перекинутых по обе стороны
седла. Две небольшие палатки и дорожные припасы были навьючены на мула. От
монастыря до Жигатзе можно легко доехать за четыре дня. Но я старалась
ехать очень медленно, чтобы получше рассмотреть все по дороге и, главное,
"вобрать" в себя умом и чувствами как можно больше Тибета. Наконец-то я
проникну в самое его сердце, но, несомненно, никогда его больше не увижу.
После первого моего посещения монастыря Шортен Нйима я имела случай
познакомиться с одним из сыновей ламы-чародея из Транглунга, посылавшего
летающие пироги на свою непокорную паству, и получила приглашение посетить
его, если обстоятельства заведут меня в их края. Обстоятельства не
преминули возникнуть. Транглунг - также как Шортен Нйима - не расположен
непосредственно на пути от моего горного приюта до Жигатзе. Но мне хотелось
побродить, воспользовавшись, как мне казалось, единственной возможностью
побывать в запретной стране. Мы прибыли в Транглунг к вечеру. Деревня эта
ничем не напоминала тибетские селения Гималаев. Странно было встретить
такое полное отличие на таком близком расстоянии: местные высокие каменные
дома и деревянные хижины и шалаши из ветвей сиккимских крестьян, а также
климат, почва, лица жителей - все было другое. Наконец-то я была в
настоящем Тибете.
Мы застали колдуна в молельне - большой комнате без окон, скудно
освещенной через отверстие в крыше. Вокруг него теснилось несколько
клиентов, между которыми он распределял свои колдовские чары. Эти последние
имели довольно неожиданную форму маленьких глиняных свиных головок,
выкрашенных в розовый цвет и обвязанных шерстинками. Селяне с глубоким
вниманием слушали нескончаемые объяснения способов употребления вручаемых
им предметов. Когда клиенты, наконец, удалились, хозяин дома с любезной
улыбкой предложил мне чаю. Завязалась длительная беседа. Я горела желанием
расспросить колдуна о чуде с "летающими пирогами", но задать вопрос прямо
означало бы преступить правила вежливости. Приходилось ловить удобный
Пирамида